* * *

Четырехугольная в основании, что свидетельствует о старине постройки, круглая метров с пятнадцати башня маркиза не радовала взгляд внешней красотой. Да и внутри, бьюсь об заклад, ничего примечательного. Но как гордится, должно быть, маркиз своим замком! И простые стены, сложенные из дикого камня, и сама кладка, которой никак не меньше четырехсот лет и к которой, очевидно, приложили свои короткопалые ручонки гномы, и упорное стремление господствовать над местностью — все это свидетельствовало о старине и простоте нравов… Как, интересно, маркиз с пришлыми договорился? С тем же Тимохиным, в частности? Башня Конкруда, кроме того что служила прекрасным ориентиром для бомбардировочной авиации, в военном смысле значила немного: раздолбать такую из пушки мог любой начинающий артиллерист.

А вот родовой флаг маркиза меня заинтересовал: разбитый на три поля, он пестрел разными геральдическими животными, да в нижнем поле справа виднелся карикатурный силуэт той же башни, к которой мы приближались. Это что значит? Башня не его изначально, а за какие-то заслуги кем-то дадена? Какие же должны быть заслуги, чтобы замок заслужить? Кровавого свойства, не иначе… Вообще-то когда башню или замок изображают на гербе города — это понятно: символ укрепления, защиты, если угодно. А в гербе дворянина это может значить и то, что дворянин провел какое-то время в плену… А в широком верхнем поле в центре серебряной паутины сидел рубиновый паук. Вот с пауками в гербах сложновато: надо бы поближе подъехать да вблизи и рассмотреть внимательно, даром что простыня маркизова штандарта такого размера, что на ней с комфортом расположился бы весь наш отряд, исключая разве что лошадей…

Вопрос только в одном: тело паука состоит из одного куска, то есть живота, или все же из живота и головогруди? Вот если на гербе паук без головогруди, то это значит «Верность»: пока самка откусывает самцу во время спаривания ту самую головогрудь, паук успевает перекрыть ей там какие-то каналы, так что спариваться больше она ни с кем не сможет. Вот и верность. Даже «верность по смерти». Интересное дело — геральдика… Заяц в гербе, например, означает вовсе не «трусость», как кажется на первый взгляд, а «бдительность»: зайцы вроде бы спят с открытыми глазами…

Вблизи я убедился, что зрение меня не подвело: точно паук, и точно без башки. «Безбашенный паук» — так маркиза, скорее всего, соседи называют. Я бы так называл… А мухой в его тенетах будет один глупый полуэльф… промолчим, да и пальцем указывать не станем…

Еще вблизи я убедился, что то, что можно было принять за широкое и мощное основание башни, на самом деле основанием башни не было. Это были верхушки жавшихся к самой башне трех- и двухэтажных домиков со смешными, но довольно красивыми крышами. Господствующая над местностью грозная башня маркиза делала эти домики какими-то по-особому уютными, чуть ли не игрушечными. Если башня занимала весь центр холма, то домики эти разбегались от нее по трем направлениям: одна линия спускалась с холма к дороге, на которую мы выехали, другая бежала куда-то еще, на противоположный склон холма, мне не видный, понятное дело. Подозреваю, что как раз продолжение той же дороги — не кончается же она у замка! Ну а третья линия, видная лишь отчасти, вела в таком направлении, в отношении которого ни у одного разумного не могло быть никаких сомнений. Конечно, к реке. К Свене в данном случае. Вот по этой-то дорожке и мне надо будет спуститься, а потом по Свене до впадения в Велагу. А потом по Велаге до Гуляйполя.

Странные извивы иногда делает судьба, не менее странные извивы и у рек Великоречья. Свена, текущая с северо-запада на юго-восток, делала такой крутой поворот, что один ее немаленький отрезок брал направление едва ли не на север, а ведь до этого река сохраняла общее южное направление, параллельно с Великой. Ну уж на северо-восток Свена в месте, к которому мы приближались, текла точно. А сложись судьба мира чуть иначе — и преспокойно могла бы впадать в Великую: изгиб ее подходил к левому берегу Великой довольно близко. Если бы не холмы!

Кстати, не так много и домиков рядом с замком: штук по восемь с каждой стороны дороги. Боковые стены домов сливались. Хорошо хоть каменные, иначе любой пожар — и весь посад в огне. А вот пространство между «направлениями» застроено не было: виднелись какие-то кустарники и деревья, и даже плодовые, если мне зрение не изменяет. По поводу весны многие даже в цвету. Красиво, между прочим, глаз не оторвешь! Всего в посаде, который конечно же считался городом, было домов… восемь на два (две же стороны дороги) и на три. Получается домиков пятьдесят, не больше; людей, значит, около двухсот — двухсот пятидесяти… А бойцов сколько? Минус бабы, дети, старики. Или не в минус? В Великоречье и женщины и старики стреляют. И дети стрелять научаются с пеленок, иначе не выживешь. Все равно грустно это: такое симпатичное поселение вряд ли выдержит подготовленную атаку гуляйпольских бандитов рыл в сорок — пятьдесят, то есть средней по численности банды… Одна надежда: у Конкруда башка есть, не то что у родового паучка в гербе. И эта башка хоть что-то да соображает…

* * *

Кавалерийские рейтузы, называемые почему-то чакчирами, короткая красная куртка с нашитыми витыми шнурами белого металла, по-гусарски. Сабля в обитых кожей ножнах, темляк из разноцветных нитей. Багряный бархатный беретик, натянутый на макушку. А пистолет где? Неужто без огнестрельного? Худые ноги-спички, узловатые коленки, массивная задница, да и тельце у маркиза какое-то квадратное. Но при этом видно, что очень юркий, живчик такой, весьма преклонного, правда, возраста. И запаха старости не чувствую. Квадратная рожа дворянина, украшенная седой остроконечной бородкой и длиннющими завитыми усами, была покрыта какими-то багровыми прыщиками, словно аллергия у человека. Надеюсь, он ничем таким заразным не болеет. От шевелюры только серо-желтый хохолок из-под берета, но зуб даю — лысина во всю голову. Ну, разве еще над висками какая-то седоватая поросль. Водянистые глаза с красными прожилками быстро перебегали с меня на подводы с грузом. И вновь на меня. И на Семена, стоящего рядом со мной с индифферентным видом. И опять на подводы. Каждый раз, переводя глаза на меня, маркиз мимолетно улыбался, будто что приятное углядел, и каждый раз, бросая взгляд на подводы, маркиз хмурился с самым скупердяйским видом.

— Один мой хороший знакомый, — начал я, улыбаясь в ответ, — посылает вам привет и давно ожидаемый вами груз. И еще ваш сосед, — тут я махнул рукой примерно в ту сторону, откуда мы появились, — Афанасий Никифорович, выражает надежду, что ваше сиятельство находится в добром здравии!

— А ты кто? Полуэльф? — Подозрительность старика была вполне понятна, хоть я и произнес все оговоренные с Тимохиным фразы.

— Я — полуэльф, — максимально доступно объяснил я. — В дом пригласите? Мы проделали большой путь, устали и не отказались бы отужинать. И ночь скоро уже — надо бы нас на ночлег определить.

— Годов тебе сколько? — Маркиз пожевал губами, скорчил гримасу, которую лишь при очень больной фантазии можно было принять за гостеприимную улыбку.

— Тридцать почти, — ответил я, недоумевая…

— К тридцати пора уже научиться отличать дом от замка, — проворчал Конкруд, — все заезжайте в город, а ты сюда поди!