Просто невероятно, какое количество кружек — благо вода под боком — может выпить человек в такой обстановке и после такого похода! Наконец, чувствуя блаженную теплоту внутри, я со вздохом отвалился. Андрей продолжал громко прихлебывать горячий час. Где же Тынты? Я выглянул из палатки.

Наш каюр обходил собак, свернувшихся калачиком на льду, присаживался на корточки подле каждой из них, осматривал лапы. При этом он что-то бормотал. В ответ раздавалось слабое повизгивание, будто собаки жаловались на усталость, на холод, на промозглую сырость.

— Ну, как, Тынты?

Он выпрямился и озабоченно посмотрел на меня.

— Не очень хорошо, начальник. Собаки начали разбивать себе лапы.

Я кивнул. Еще на полпути к нашему лагерю, идя последним, я начал замечать следы крови на снегу. Проклятый фирн! Собаки резали себе лапы об эти крупные ледяные кристаллы, похожие на битое стекло. И ничего нельзя было с этим поделать. Собачьи чулки, которые применяются весной и осенью, сейчас размокли бы в воде и перестали бы держаться на лапах.

— И ели плохо, начальник.

Тынты взял на руки и перенес одну из собак в более сухое место. Она даже не пошевелилась.

— Это Фея. Видишь, охромела. И Вулкан из твоей упряжки тоже охромел.

Некоторое время мы молча стояли подле собак.

— А посмотри, как спят, — продолжал Тынты. — Прикрыли носы хвостами, сгрудились все вместе: перемена погоды будет. Снег пойдет.

Я перевел взгляд с собак на небо. Оно было сплошь затянуто темными тучами. Поднимался ветер.

— Ничего, Тынты! — сказал я. — Второй лагерь разобьем уже на Земле Ветлугина!..

Ночью мне выпало стоять третью, последнюю вахту. Когда я, разбуженный Андреем, вылез из своего спального мешка и, потягиваясь, позевывая, принялся расхаживать у входа в палатку, метель уже стихла. Лишь изредка на льдины шлепались тяжелые мокрые хлопья. Потом вдруг просеялся дождь. Ну и погодка!

Я задумчиво смотрел на облака, постепенно редевшие, рассеивавшиеся. Небо и вода! Вода и небо! Необъятная пустота вокруг — Северный Ледовитый океан, и мы со своей палаткой, со своими собаками и санями затеряны в нем, словно бы потерпевшие кораблекрушение…

Не могу сказать, сколько времени прошло так. Вдруг мною овладело неприятное ощущение. Показалось, что кто-то стоит за спиной и смотрит на меня. Я оглянулся. Сутулая тень отодвинулась в сторону.

Медведь? Да, это был медведь. Из-за тороса выдвинулся еще один силуэт, покрупнее, отчетливо рисовавшийся на фоне зари.

Наши бедные псы были до того измучены, до того крепко спали, что не учуяли зверя. Вдобавок и ветер дул в сторону непрошеных гостей, привлеченных, вероятно, запахом пищи.

Я сделал резкое движение. Медведи вприскочку скрылись за торосами. Теперь светло-оранжевая, холодная заря была хорошо видна.

Я стряхнул с себя дремоту.

Но ведь солнце не заходит сейчас, оно проглядывает сверху в разрывы между облаками. Заря? Какая там заря! Не заря, а Земля!

Земля?

Глава восьмая

ОТВАГА С ЗАПАЛЬЧИВОСТЬЮ

Я кинулся будить товарищей, еще не веря своим глазам, то и дело оглядываясь на узкую светлую полосу, боясь, что она исчезнет, растает.

Андрей и Тынты испуганно вскинулись.

Неожиданно я забыл все слова. Мог только громко и неразборчиво повторять: «Земля! Земля!»

Андрей выскочил из палатки, трясущимися руками поднял большой морской бинокль и торопливо приник к нему. А я в волнении и забыл про бинокль!

В сильных линзах, дававших восемнадцатикратное увеличение, Земля как бы сделала к нам молниеносный прыжок. Она была холмистой. Округлые очертания ее почти сливались с окружающими торосами. До нее было двенадцать — пятнадцать километров, не больше.

Я сразу же мысленно схватил себя за шиворот и придержал. Спокойнее, спокойнее! Почему именно пятнадцать километров? Надо же сделать поправку на рефракцию. Из-за особенностей освещения в Арктике, из-за зыбкого марева, почти постоянно висящего над горизонтом, предметы как бы приподнимаются, парят. Они кажутся выше, больше и ближе.

Иногда рефракция бывает настолько сильной, что дает возможность различать предметы, которые не были бы видны на этом расстоянии при обыкновенном состоянии атмосферы.

— Три или четыре горы конической формы, — хрипло сказал Андрей, не отрываясь от бинокля.

— Конической? Что ты! Скорее, типа плато, со срезанными вершинами. В седловине между двумя горами вижу лес.

— Это тень. Не бывает лесов под этими широтами.

Тынты молчал. Он очень долго глядел в бинокль, потом медленно опустил его.

— Лунная Земля, — пробормотал каюр.

Лунная! То, что виднелось вдали, напоминало именно безжизненный и величавый пейзаж луны. И цвет был какой-то бледно-оранжевый, холодный. Наверное, это солнечный свет так падал из-за туч.

Потрясенные, мы стояли неподвижно, перебрасываясь короткими, почти бессвязными замечаниями. Потом от- куда-то сбоку придвинулся туман и затянул узкую полосу на горизонте.

Но мы наконец увидели свою Землю.

Значит, лот не обманул. Не зря он отмечал постепенное поднятие дна.

— Северо-восток, девятнадцать градусов, — пробормотал Андрей.

Молодец! Как ни волновался, все же успел засечь направление к Земле по компасу.

Тотчас я передал на «Пятилетку» ликующее сообщение. Тюлин поздравил меня, но как-то неуверенно, смущенно. В наушниках что-то шуршало, кашляло.

— Что там у вас, Никандр Федосеич? Случилось что- нибудь на корабле?

— Все в порядке… Алексей Петрович, вам надо возвращаться на корабль!

— Возвращаться? Почему?

— Начался поворот, смена направления дрейфа. Нас тащит на северо-запад. Скорость — до одного узла. Наше место…

Я молчал, ошеломленный.

Стало быть, «Пятилетка» уже прошла со льдами половину зигзага и дрейф ускоряется? Все расчеты полетели кувырком. А мы-то думали, что в нашем распоряжении еще три-четыре дня. Получалось, что внутри «белого пятня» нельзя оставаться ни одного лишнего часа.

— Ну, что он сказал? Что? — Андрей теребил меня сзади за рукав.

Я передал содержание разговора. Мой друг смог только изумленно выругаться.

Санная группа оказалась в опасности. Рисковала, выйдя в условленном месте на соединение с «Пятилеткой», уже не застать ее. Нас, попросту говоря, могли не успеть подобрать. Мы бы очутились тогда в положении зазевавшегося пассажира, который отстал от поезда на полустанке. Сходство, впрочем, кончалось на этом. Мыто ведь были не на полустанке, а на окраине Восточно- Сибирского моря, в трехстах пятидесяти милях от острова Врангеля. Разминуться с кораблем, застрять во льдах, вызывать на помощь самолеты с Большой Земли? Я не хотел и думать об этом.

Значит, спасовать? Возвратиться на «Пятилетку», как советовал капитан? Увидеть Землю Ветлугина — и, не дойдя до нее, уйти, отступить?..

Нет!

— Свертываю лагерь, Никандр Федосеич. Возобновляю движение к Земле, — твердо сказал я. — Ждите в эфире в одиннадцать часов.

И снова нас обступило безмолвие пустыни.

Мы двигались курсом: Земля Ветлугина.