— Бросили своих, — сказала Завета, прислушиваясь. — Не стали вылавливать… Боятся, что и нас накроют…

Скорее бы, подумал Костя в надежде, что все закончится в одно мгновение.

«Шу-х-х…» — пролетела граната. За ней — рой пуль. В брезенте появилась сразу куча дырок. Пули свистели, как шмели, идущие на посадку. У санитара дрожали руки. Он упал на раненого и все чаще поглядывал в сторону выхода. Наверное, прикидывает, как будет выбираться? — равнодушно подумал Костя. Глухой удар слева возвестил, что попали в корпус. Катер сбросил обороты и теперь плелся, как пьяный мул. На полу уже плескалась вода. Раненых стало заливать. Внезапно под тент заглянул Рой Чишолм с перекошенным лицом, прокричал что-то нервное и так же внезапно исчез.

— Как бы не пристрелили сгоряча, — шепнул Сашка и в знак презрения поджал губы.

— Слушайте, — зашептал Костя, косясь на санитара, который склонился над умирающим. — Мы должны сказать, что мы журналисты из Москвы. Завета, ты держала микрофон и задавала мне вопросы. Если попросят повторить, главное — не тушуйся. Задавай мне любые вопросы, я отвечу. Сашка — оператор. Ты, Игорь, техник по наладке оборудования. Если будут спрашивать документы, мы их потеряли. Сашка, дай! — Он забрал у него редакционное удостоверение и вместе со своим незаметно выбросил за борт.

Санитар ничего не заметил.

— А что это даст? — спросил Игорь, нянча раненую руку.

Американцы, пока тащили его по окопам, роняли безжалостно и, как показалось Косте, целенаправленно, как самого мощного из них. Возможно, это была просто солдатская месть за неудачи и страх.

— Пока мы журналисты, с нами ничего не сделают. Стращать будут, но мы должны стоять на своем. Мол, у нас задание, мы его выполняем и знать ничего не знаем. Твердите как заклинание, что вы из «Рен-тиви».

— А если к бандеровцам попадем? — спросил Сашка.

— Вот этого я и боюсь, — признался Костя, — но если попадем, надо соглашаться на все, лишь бы остаться в живых. И помните, мы все из Москвы, все одна команда.

— Интересно, что они у нас могут потребовать? — иронично спросила Завета.

Ей никто не ответил. Тяжелораненый американец умер. Санитар в спешке сорвал с него систему, накрыл лицо углом брезента и, повернувшись, произнес что-то печальное и слезное. Мертвый плавал в воде, которой все больше поступало в катер, и казался еще живым.

— Чего он хочет? — грубо спросил Игорь.

— Говорит, — перевела Завета, — что он не желает воевать на краю света, и что пошел сюда санитаром, и что боится.

— Ну да, конечно… — зло отозвался Игорь. — А мы не боимся! Пусть молится своему американскому богу, легче будет!

Санитар глядел на них с непонятной надеждой, потом встретился взглядом с Игорем, все понял и отвернулся.

Костя решил, что Игорь сейчас бросится на санитара, у которого, кстати, не было никакого оружия, и уже приготовился прыгать за борт, но в этот момент капрал Рой Чишолм снова заглянул под тент и выпалил:

— Гоу, гоу… Бистро, бистро…

Катер мягко ткнулся в берег. Завета прижалась к Косте.

— Ничего не бойся, — шепнул он и сделал шаг по деревянным ступеням наверх.

Катер находился в мелкой бухте. Его качало. Волны с плеском бились о берег. Пули посвистывали на излете. На импровизированной пристани из старых рыбацких лодок с очень серьезным лицом стоял лейтенант Билл Реброфф.

— Быстрей! Быстрей! — торопил он их, с опаской поглядывая на противоположный берег. — Из-за вас погибло очень много наших людей.

— Надеюсь, хоть за дело? — спросил Костя, выскакивая на пристань и помогая Завете.

— У нас строгий приказ найти вас любой ценой, невзирая на человеческие потери. Чертова война. Погиб весь отряд. Если кто-то выплыл, это случайность.

С правого берега стреляли из крупнокалиберных винтовок В-94. Их легко можно было отличить от СВД[42]по громкому хлопку и грозному свисту тяжелой пули. Должно быть, снайперы добивали катера.

— Почему такая честь? — с вызовом спросил Игорь, все еще нянча свою руку.

На плече у него проступило пятно крови.

— Не знаю, — ответил Билл Реброфф, кисло поморщившись и крутя головой как заведенный. — Похоже, вы попали в переплет. Вами заинтересовалось высшее командование на уровне бригадного генерала.

— Да, действительно, — согласилась Завета, — это уж чересчур. Кому нужны простые тележурналисты?

— Вот именно, что теле, — с непонятной укоризной отозвался лейтенант, посмотрел на нее и снова стал испуганно озираться. — Хотим разобраться, что вы там снимали и не повлияло ли это на наши потери и потери союзников.

«Неужели он нам сочувствует? — удивился Костя. — Может, в нем заговорили русские корни?»

— Что-то вы вдруг стали жалостливыми, — сказал он, намекая, что совсем недавно американцы с удовольствием бомбили своих и не стеснялись.

— Что же вы такое сняли, — спросил лейтенант, — что теперь вами заинтересовалась разведка?

— Но это же глупо! — возмутился Костя. — Так нас могут обвинить в чем угодно!

— Ничего не знаю. — Лейтенант сделал безразличное лицо. — Таков приказ. — И совершенно по-русски потыкал большим пальцем в небо.

Несомненно, он что-то знал, но не имел права говорить. Последним на берег сошел Сашка Тулупов. Лицо у него от волнения стало красным, хотя струпьев уже почти не было видно, а новая кожа стала гладкой, как у девушки, — бриться не надо. Американцы вынесли умершего и раненого. Катер, пятясь, развернулся и отошел от берега. Лейтенант Билл Реброфф совсем по-русски незаметно перекрестил их. Этот жест поразил Костю больше всего. А я-то воображал, что они безжалостные, как роботы, подумал он. Со стороны правого берега снова раздались выстрелы из В-94, а потом заговорили гранатометы. Столбы воды взметнулись над рекой.

* * *

— Быстрей! Быстрей! — подгонял лейтенант.

Они выскочили на бугор и с надеждой оглянулись. Свой лес на правом берегу был темен и безлик, словно родина отвернулась от них в одно мгновение.

— Не останавливаться! — пригибаясь и прячась за кусты ивняка, закричал лейтенант. — Не останавливаться!

Пуля впилась в ствол сосны. Костя присел и подумал, что на таком расстоянии снайпер вряд ли определит, кто свой, а кто чужой.

Так же спешно лейтенант повел их в глубь леса, а затем они прыгнули в «хаммер». Ехали часа два на юго-запад, при этом ни разу не покидая границы деревьев. Три раза над ними пролетала пара Су-25, разбрасывая тепловые ловушки, но почему-то не бомбили. Хотелось бы надеяться, что не по нашу душу, подумал Костя, глядя в окно, а как же иначе. Еще ему хотелось надеяться, что о нем и его бригаде кто-то заботится. Странно, какой интерес мы можем представлять для америкосов? Если с точки зрения провокации, то это абсурд. Есть журналистская хартия, в которой расписано, что мы имеем право делать на войне и чего мы не имеем права делать. Стрелять не имеем, а снимать — имеем практически все, что попадет в объектив. Лучше надо прятаться, господа натовцы. Так что с нас взятки гладки. Любой непредвзятый суд будет на нашей стороне. Нужен всего лишь толковый адвокат. Потом он подумал, что этот механизм хорош чисто теоретически, а не в условиях гражданской войны, когда противник имеет над тобой полную власть, а если этот противник еще и твой соотечественник, да еще и националист, живущий представлениями бандеровцев прошлого века, да еще и опекаемый властью одиозной Олеси Тищенко, то дело может принять очень даже плохой оборот. «Оранжевые», когда нужно, кричат о демократии, а когда нужно, могут оправдать целесообразность любого преступления под любым предлогом, а Запад молчаливо одобрит.