– Бегом марш! – скомандовал я салагам и рванул на крик.

У пирса картина маслом: Чоп весь в кровище, Гром с заряженным карабином в руках, на песке у кромки прибоя акула, из развороченной пасти которой торчит новенький говнодав.

– Вашу мать! – подбегая к акуле, заорал я на Грома. – Что тут случилось?

– Послали салагу взять пробу воды для химиков, – утирая лицо от крови, доложил Чоп. – Говорили щенку, не заходи далеко! Нет же, блин, надо было залезть в океан по самые уши!

– Ты что, не мог его из карабина прикрыть?

– Твою мать, Копуха! Я что, поссать не могу отойти? А когда вернулся, эта тварь ему уже башку по самые яйца откусила. Что делать?

– Сухари сушить! – зло рявкнул я. – Даст тебе командир звездюлей, и правильно сделает! Последнего салагу не уберег! Кого теперь на говно посылать? Сам вот и пойдешь на говно, это я тебе обещаю! Я-то уж точно на говно не пойду! И Чистюля на говно не пойдет! Да, Чистюля? Зачем вообще салагу надо было гнать в воду?

– Мне, что ли, лезть? – вздохнул Гром. – И так эти салаги охамели вконец! Что, не помнишь, как Микрон ногу засунул в гладильный станок, лишь бы попасть в госпиталь? Уроды! А нас за них дерут, как котят. Этот тоже, я уверен, сам полез в глубину. Думал, может, отхватит акула ногу, и все – комиссия. А она с головы начала. Погоди-ка! – Гром радостно заглянул мне за спину. – Это у тебя салаги, что ли ?

– Ну, – неохотно ответил я.

– Дай одного! А то Пучеглазый мне яйца выкрутит, если я без пробы вернусь.

– Сам лезь в воду! – сурово ответил я. – Не будет тебе больше салаг. Три дня точно не будет. Потом, если останутся от погрузки, я тебе одного дам. Но беречь его будешь, как самого себя!

– Буду, буду! – подобострастно заверещал Гром.

– Акулу разделайте, не бросайте, – добавил Пас. – Хорошая еда.

Мы двинулись дальше – салаги позади меня шли на негнущихся ногах. Вообще сценарий с акулой убойный. Сколько ему лет? Ну, десять точно, с гарантией. А работает! При минимальном, между прочим, актерском мастерстве. С него всегда и начинают. А вторым блюдом дают погрузку.

Я провел салаг через пальмовую рощицу до топливного ангара. Там кипела работа – охотники перегружали с гравилета на кар водородные баллоны. Когда мы подошли ближе, цепь с борта сорвалась и баллоны рухнули на песок. Раздался сдавленный крик, но ребята как ни в чем не бывало закрепили цепь и продолжили погрузку. Я провел салаг так, чтобы они с нужного ракурса увидели, как из-под баллонов торчат дергающиеся ноги придавленного. Ни я, ни Пас не удостоили происшествие комментария, словно такое здесь было в порядке вещей, но строй салаг дрогнул. Они пихали друг друга локтями, затравленно перешептывались и косились в сторону груды упавших баллонов.

Мы еще побродили по острову с пополнением, но им было не до красот. Даже белоснежный мост до материка не очень их впечатлил – они думали только о своей пропащей судьбе. Наконец я довел их до штаба и передал посыльному.

– Обработаны, – шепнул я ему на ухо и подмигнул.

– Значит, на ужин суп из акульего плавника? – ухмыльнулся посыльный.

– Ага. Ты Рипли не видел?

– С утра в бунгало.

– Ладно. Тащи службу, охотник! Избавившись от салаг, мы с Пасом направились к камбузу – близилось время обеда. За ангаром я заметил Чопа, он отмывался от бутафорской крови, а Гром сидел на ящиках и курил канабис. Я не выдержал и направился в сторону злосчастного бунгало, Пас семенил позади меня. Проходя через пальмовую рощу, мы услышали мерное урчание двигателя.

– С футбольного поля звук, – прислушался Пас.

– Молчунья не сдается, – улыбнулся я и свернул с тропы.

Сбежав с небольшого уклона, мы увидели старый асфальтоукладчик, окутанный клубами выхлопного пара. Стояла эта техника здесь давно, наверняка с того самого дня, когда один из первых командиров базы приказал заасфальтировать вокруг поля беговую дорожку. Капот асфальтоукладчика был распахнут, из-под него виднелись упругие ягодицы и ноги Молчуньи.

Я подошел и тихонько шлепнул ее по заднице. Пас тактично отвернулся.

«Привет», – жестом показала Молчунья, высунувшись из-под капота.

«Решила оживить динозавра? » – Я дотянулся до ее щеки и вытер потек масла.

«А чего он тут стоит? Совсем заржавел. Хороший мотор, немецкий. Хочу попробовать зашлифовать коллектор и смастерить лепестковый клапан».

«Зачем? » – удивился я.

«Проверить, как это отразится на мощности. Если получится, можно и на „Ксюше“ провернуть такой фокус. А вы куда?»

«Хотим Рипли пригласить на рыбалку».

«Меня возьмете? »

«Спрашиваешь! Если ты готова променять мотор на нашу компанию».

«В катере тоже есть мотор», – рассмеялась она.

«Тогда ладно. Встретимся на обеде».

Я махнул Пасу, мы добрались до пальмовой рощи и направились к расположенному на мысе бунгало. Когда-то мне казалось странным, что на острове с боевой базой разрешили устроить кабак. Но потом стало ясно, что никакой угрозы боеспособности заведение не представляет, поскольку цены хозяин установил запредельные. По праздникам, правда, тут закатывали мероприятия, но на частое употребление спиртсодержащих напитков средств хватало далеко не у всех. Рипли была исключением, она посещала бунгало почти каждый день. Где только деньги брала – непонятно. С Долговязым все ясно, у него огромная пенсия по инвалидности, а у нашей начальницы, кроме зарплаты, никаких доходов не должно быть. Однако по количеству выпитого она от него не отставала.

Мы с Пасом попрыгали по прибрежным камням и вскарабкались к ресторанчику. Над входом висела вывеска «Три сосны», хотя до ближайших хвойных деревьев было больше тысячи миль. Наверное, хозяин сделал ставку на подавляющее русское большинство этой базы. Я первым зашел внутрь и сразу увидел Рипли. Она сидела за стойкой и пялилась в бурчащий приемник так, словно это был телевизор. Видимо, у нее перед глазами возникало некое изображение, навеянное текилой в стакане. Приемник рассказывал об Алексе Шнайдере – величайшем гитаристе эпохи. Долговязого вредно не было.

– Привет, – сказал я, усаживаясь рядом с Рипли.

– Что закажешь? – поинтересовался хозяин заведения.

– Томатный сок.

– С водкой?

– Нет, неразбавленный.

Хозяин фыркнул и исчез в подсобке. Пас тихонько устроился на соседнем стуле. Рипли не сводила взгляда с приемника, и я вдруг понял, что именно это устройство, а не выпивка, держало ее в кабаке. Целый год она каждый день приходила сюда слушать радио. Вдруг передадут новость, от которой все в жизни изменится – тайфун, землетрясение или война с какой-нибудь флибустьерской республикой. Это была ее единственная надежда. Я вспомнил, что и на камбузе у нее постоянно бубнило радио. У меня сжалось сердце.