– Думаешь, не доведена еще?

– Не знаю. Но, на мой взгляд, у аппарата незавершенный вид.

Пожалуй, он был прав.

– Интересно, кто здесь экспериментирует втихаря от всех? —сказал я.

– Это может быть кто угодно. Но вообще-то установить это несложно, достаточно понаблюдать за музеем пару дней.

– Ладно, – я вспомнил о том, зачем мы сюда вломились. – Может, понаблюдаем, но не сейчас.

Брезент мы так и не нашли, так что пришлось открепить «ГАТ-120» от постамента и, как бревно, вынести из ангара. Замок я поставил на место старым испытанным способом – перевернул заклепки неповрежденными головками наружу, а срезанные концы расклепал Ударами рукоятки кинжала. Получилось хлипко, но внешне пристойно. Кроме того, теперь в случае надобности дверь можно было открыть без всякого резака, просто подцепив и вытянув заклепки клинком ножа.

Пас прилепил на место подтаявшую пломбу, после чего мы вытащили торпеду на берег и уложили между камней. Смотрелась она, честно говоря, не очень устрашающе, отличаясь от живого чудовища так же, как вяленая вобла от только что пойманной.

– Думаешь, рыбаки клюнут? – Пас с сомнением осмотрел наш трофей.

– Клюнут, если придать идее завершенный вид. Надо закрепить торпеду у дна и нацеплять на нее водорослей, тогда под водой в полутьме ее от спящей не отличить. Испугаются рыбаки, можешь не сомневаться!

– Хотелось бы верить, – вздохнул Пас.

– Вообще-то идея спереть торпеду была твоя, – напомнил я.

– Я не думал, что она будет такая сушеная.

– Какая есть. Или хочешь вернуть это чучело обратно?

– Обратно не надо, – вздохнул Пас. Из-за мыса послышался рокот катера.

– Молчунья прибыла, – я залез на камень и помахал рукой. – Как будем грузить торпеду?

– Лучше ее не грузить, а закрепить под днищем.

Это была неплохая мысль с точки зрения маскировки, но сложная в плане воплощения в жизнь. Молчунья подогнала катер как можно ближе к берегу и показала на пальцах:

«Дальше мелко! Киль оцарапаю!»

– Придется лезть в море, – Пас со вздохом стянул рубашку и брюки.

Я последовал его примеру. По пояс в воде мы дотолкали торпеду до катера и притопили, насколько могли. Молчунья без знаков поняла нашу идею, быстро разделась до плавок и, подхватив капроновый шнур, поднырнула под днище. Там она возилась минуты полторы, затем вынырнула, чтобы продышаться.

«Там есть пригодные для крепления петли, – показала она, разбрызгивая с пальцев соленую воду. – Еще пару раз нырну, и все будет в норме».

Еще минут пять нам пришлось держать торпеду притопленной, но постепенно, нырок за нырком, Молчунья закрепила ее надежно.

«Полезайте на катер», – вынырнув, показала она.

Мы забрались с кормы и подали ей руки, помогая вскарабкаться на борт. Я уже год знал Молчунью взрослой, но не переставал удивляться ее раскрепощенному поведению – она не только имела обыкновение нырять в одних плавках, без майки, спокойно демонстрируя окружающим упругие груди, но и запросто могла, отвернувшись, избавиться от плавок, чтобы не носить мокрое. Она так и сделала – сначала показала нам спину, а затем, стянув плавки, продемонстрировала голые ягодицы. Пас ненадолго замер, не сводя с нее взгляда, пока Молчунья не натянула рубашку и брюки.

«У тебя, Чист, глаза когда-нибудь лопнут», – съязвила она, пробираясь к штурвалу.

«Если ты вправе оголять при мне свою задницу, то я в таком же праве глазеть на нее», – парировал Пас.

Молчунье приходилось показывать наши прозвища по слогам, поэтому она старалась их сократить. Так Чистюля превратился в Чиста, а я в Копа. Гром с Чопом не пострадали, они как были в один слог, так и остались. Кроме того, с нашей общей подачи Жаба почти все перестали звать Огурцом. Более короткое прозвище прижилось, превратившись в новый позывной командира. Надо сказать, что мы с Пасом к полученным от Рипли кличкам быстро привыкли и нередко звали друг друга именно так. На Копуху я давно перестал обижаться – на базе были прозвища и обиднее.

Молчунья запустила мотор и погнала катер к эллингу. Мне нравилось ходить по невысоким волнам на полной скорости – это возбуждало и радовало, заставляя сердце стучать быстрее. В такие минуты я вспоминал, что все мы охотники, а не какие-нибудь биологи на забытой богами станции в океане. Молчунье нравилась мощь и управляемость катера, Чистюля млел от морского ветра и солнца. Каждый из нас любил в скорости что-то свое, но все мы любили скорость. Может, так и должно быть в команде?

– Перестань пялиться на Молчунью, – сказал я Пасу, зная, что она нас не слышит.

– С чего бы? – напрягся Чистюля. – Думаешь, если она тебе иногда дает, то ты ее купил с потрохами?

Я знал, что это не так, но все равно во мне иногда закипала ревность. Дурацкое, надо сказать, чувство, но избавиться от него было выше моих сил. Конечно, нравы у моей подруги были более чем свободные. Время от времени, в ночной тишине у моря, она пыталась донести до меня свою философию.

«Секс – это такая же физиологическая потребность, как еда, например, – складывала она фразы на пальцах. – Никто ведь не осудит человека за то, что он не ест одни лишь овощи или одно лишь мясо. Так и в сексе – хочется разнообразия ощущений, а это невозможно без смены партнеров».

«Значит, я для тебя один из партнеров?» – впадал я в обиду.

«Ты для меня дурачок неразумный, – улыбалась Молчунья. – Нас с тобой связывают чувства большие, чем примитивное влечение. Спать с тобой – это блаженство, но вместе с тем дикая потеря энергии. Мне же иногда хочется просто потрахаться, чтобы сбросить напряжение. С тобой так не получится, а с Чопом запросто. Он работает, как электровибратор – сплошная физика и никаких эмоциональных потерь».

Иногда я был готов убить всех, с кем она так вот «сбрасывала напряжение». Лично мне это казалось извращением, так же как и тяга Молчуньи демонстрировать свое тело. Но я ничего не мог с этим поделать.

За бортом катера шипела бурная пена из-под форштевня, Молчунья разогнала мотор до самых больших оборотов, пар из выхлопных труб бил тугими струями, оставляя позади пелену тумана.

«Для ловли тунца сгодится». – Она повернулась к нам.

«Рипли не захотела с нами рыбачить», – огорчил ее Пас.

«Я так и думала, – сказала Молчунья. – Но нам все равно идти. Надо же торпеду рыбакам подложить».

Загнав катер в эллинг, мы договорились на завтра и разбежались – Молчунья торопилась покопаться в недрах асфальтоукладчика, а мы с Пасом никаких срочных дел не имели.

– Ты на меня обиделся? – спросил Пас, ступая по полосатому от теней песку. Пальмовые листья шумели над головами.

– Иди ты в жопу, – сказал я в сердцах. – Себя поставь на мое место!