махнула рукой мама. — У нас же завод встал окончательно, ты ведь знаешь. Ну и кое-кто поухватистее склады начали использовать под свои делишки. Товары таскать и перепродавать по мелочи. А недавно там завелся товарищ один, мамкин, блин, рэкетир… Взялся этих торгашей потихоньку пощипывать. Ходит по территории с парой хмурых мужичков, разговорчики скользкие ведет. Ну, ты знаешь, какие. Времена, мол, опасные, раскошеливайтесь на защиту.

— И к тебе подкатывал? — спросил я.

— Нет, меня пока что не трогал, — усмехнулась мама. — Боится еще по старой памяти.

— Так это кто-то из заводских что ли такой ушлый? — спросил я.

— Ага, — кивнула мама. — Из охранников бывших. Со мной пока что расшаркивается и заигрывает. Мол, что-то ты меня, Валентина, на чай не приглашаешь, все такое…

— А Француз тебе зачем? — прищурился я.

— А Француз твой, если хочешь знать, в нашем районе один из серьезных авторитетов, — ответила мама. — Если уж и платить кому на спокойную жизнь, так лучше ему. Так, Володь, ты не бери в голову, пожалуйста, это мои дела, я с ними сама разберусь, нехитрая наука. А то у тебя, я смотрю, аж кулаки сжались. Просто познакомь нас, а договорюсь я сама.

— Без проблем, мам, — кивнул я. — Можно хоть сегодня. Вернемся домой, я поговорю с Грохотовым, а потом дойдем до «Самсона».

Минутная нахлынувшая злость откатила, уступив место холодному рассудку. Это все-таки девяностые. Вся эта рэкетирская тема, с которой неформалы, в среде которых я почти все время вращался, существовали как бы в параллельных вселенных. Парни на тонированных девятках не интересовали нас, а мы, соответственно, не интересовали их. Поскольку сам я эту эпоху на гражданке не застал совсем, ломиться с разборками нахрапом было бы делом тупым и неблагодарным. Но изучить вопрос все-таки имело смысл, вдруг пригодится.

— Сегодня — это прекрасно, — мама выдохнула с облегчением.

— Ты с отцом говорила? — спросил я, уже заранее зная, что она ответит.

— Что ты, конечно нет, — покачала головой мама. — Еще на разборки кинется, испортит только все. Незачем ему волноваться зря. Ты тоже не говори, понял?

— Понял, — усмехнулся я.

— И не тревожься ты так, все нормально будет, — мама положила руку мне на плечо. — Француз твой, судя по тому, что болтают, нормальный мужик, не беспредельщик какой. Мы договоримся. Ну, буду его парней обшивать с иголочки, никаких проблем. Пусть хоть одеваются нормально, лицо района все-таки…

— Ну ты даешь, мам, — усмехнулся я.

— А что это ты вдруг со Славой хочешь пообщаться? — спросила мама. — Вы же вроде как не очень ладили.

— Да спросить кое-что хотел, — сказал я. — Кроме того, мы уже нашли точки соприкосновения.

В прихожей пахло жареным луком, видимо, тетя Марина затеяла готовить ужин. Отец с Грохотовым играли в нарды в гостиной, Лариски дома не было, они с Бельфегором собирались в кино. Лену было не видать, может ее тоже дома нет, а может просто в комнате сидит и не жаждет со мной общаться. Мама тут же умчалась на кухню, разбирать сумки, а я направился к «мужской» части обитателей нашей квартиры.

— О, здорово, сын! — сказал отец. — Так, давай тогда сойдемся, что партия вничью, раз уж такое дело!

— Вот ты жук, Витя! — возмутился Грохотов. — Как проигрывает, так сразу на ничью! Нет уж, давай доиграем теперь!

— Ой, дались тебе эти нарды! — поморщился отец. — Корову что ли ты у меня собрался выиграть.

— Ну, корову — не корову, а щелбанов тебе наставлю опять, — самодовольно ухмыльнулся Грохотов.

— Дядя Слава, можно с вами поговорить? — с самым дипломатичным видом поинтересовался я.

— Вот видишь, у Володьки дело! — обрадованно воскликнул отец. — Какое тут доигрывать?

— Ну раз дело, тогда пойдем в комнате покалаякаем, — Грохотов тяжело поднялся с дивана, облокотившись на жалобно скрипнувший подлокотник. Кажется, он стал еще толще. Видимо, хорошо их тут мама кормит. — Но партию потом доиграем, не трогай ничего!

Дядя Слава с хозяйским видом направился в мою бывшую комнату. Все-таки, он мне не нравился, вот что. Все понимаю, обстоятельства, жизнь сложилась так, все дела. Но вот то, что они с тетей Мариной обитают теперь в моей комнате как у себя дома, продолжала как-то неприятно нозить. Скорее бы они что ли нашли себе жилье…

— Давай, рассказывай, что там у тебя, — важно проговорил Грохотов, усаживаясь за мой бывший стол, как будто тот директорский. — Снова какая-то помощь нужна?

«Да я и в прошлый раз не то, чтобы просил о чем-то», — подумал я, но вслух этого говорить, ясен пень, не стал.

— Спросить хотел про одного человека, — сказал я. — Есть у нас такой Евгений Банкин. Рок-клуб возглавляет.

— Ну, — кивнул Грохотов. — И что с ним?

— Вот тут какое дело, — я присел на тахту, чтобы не переминаться перед ним с ноги на ногу, как проситель перед царем. — Мой преподаватель по гитаре — инвалид-колясочник. Говорит, что этот самый Банкин в свое время его самого и товарищей по несчастью… как бы это сказать… обманул. Убедил, что хочет организовать для всех музыкальный клуб и все такое. А сам исчез с деньгами и носа не кажет уже три года.

— Банкин, говоришь… — прищурился Грохотов. — С Банкиным твоим Прохоров больше всего работал… Я же правильно понял, что тебе хочется знать подробности об основании рок-клуба? На его место метишь? Ладно-ладно, не мое дело… Звякну Прохорову, задам пару наводящих вопросов… Банкин, ха! Ой, умора!

— Что такое, дядя Слава? — я подался вперед, изо всех сил изображая подобострастное любопытство. Такие люди, как Грохотов, прямо таки расцветают, если начинаешь им в рот заглядывать.

— Да так, вспомнилось, — Грохотов снова засмеялся. — Понимаешь, этот