— Брэд Томпсон, — представился он глубоким низким голосом.

— Джо Слейтер. Вы из Чикаго, не так ли? — спросила я, стараясь нащупать почву для плодотворной беседы. — Я там не бывала, но много наслышана об этом городе. Говорят, он удивителен.

— В самом деле, Чикаго — отличный городок, но лично мне больше по душе Нью-Йорк. Здесь можно всласть повеселиться. Вот уж подлинно город контрастов.

— То есть?

— С чем здесь только не сталкиваешься, и каждая маленькая сценка по-своему захватывает. Я с удовольствием бываю на бродвейских шоу, особенно экспериментальных. А вы? Надеюсь, вы любите театр?

— Ничего не имею против, но мой конек — музеи. Когда хочется поразвлечься, я отправляюсь именно туда.

— Прямо как моя дочь! Она, знаете ли, работает в Эрмитаже (наверняка вы слышали об этом русском музее), изучает искусство Реставрации. Музеи! Должен признаться, я ими не очень интересуюсь. Это целый мир прекрасных вещей, а когда я вижу привлекательную вещь, хочу ею обладать. Я ухожу из музея с чувством горького разочарования. — Было заметно, что в этой шутке есть большая доля правды, и Брэд, видимо, тоже это почувствовал, потому что стал вдруг серьезным. — В самом деле, мне трудно любоваться тем, что нельзя получить. Не люблю это ощущение.

— Хотите, я попробую изменить ваш взгляд на музеи?

— Отчего же нет? Вот что, давайте заключим соглашение! Я попробую пристрастить вас к театру, а вы меня — к музеям. Побываем по разу там и там, потом сравним впечатление. Только без притворства! Если другой заскучает, то так прямо и скажет. Идет?

— Идет!

Мы еще раз обменялись рукопожатиями. Мистер Томпсон все больше мне нравился. Наклонившись ко мне с видом заговорщика, он шепотом спросил:

— Вы умеете хранить тайну?

— А вы попробуйте доверьте мне какую-нибудь, — ответила я, придав своему тону оттенок интимности.

— Я с радостью улизнул бы отсюда еще до начала речей.

Это было многообещающее начало, и сердце мое встрепенулось.

— Я бы и сама не отказалась!

— Тогда вы меня, конечно, не выдадите. Доброй ночи, милая леди!

— Как, вы уходите! — Сердце у меня упало.

Он уже поднимался! Я не могла поверить в такой чудовищный облом. Да ведь у меня не было и четверти часа на то, чтобы раскусить этот орешек!

— А это необходимо? — осведомилась я, стараясь скрыть разочарование. — Полчаса ведь ничего не решит, а у меня к вам вопрос жизни и смерти. Видите ли, я собираюсь в круиз. Как мореход со стажем, вы могли бы дать мне толковый совет насчет судна.

— В смысле парусного судна? Но мне и в самом деле нужно бежать! Сегодня по телевизору завершающая часть документального фильма о «Титанике».

— О «Титанике»? — тупо повторила я.

— Вы не смотрите? Жаль! Потрясающий фильм.

— Знаю, я сама оттуда.

— А вы занятная! — Мистер Томпсон широко улыбнулся. — Надеюсь, еще увидимся, Дженни.

— Джо.

Но его уже не было рядом. Я огляделась, не видел ли кто моего поражения, и поймала взгляд Триш, в котором читалась явная озадаченность. Я поспешила принять равнодушный вид. Она ответила легким пожатием плеч, словно говоря: «Что ж, я сделала все, что могла». Я откинулась на стуле и с вызовом скрестила руки на груди.

Официанты начали убирать со столов салатники и расставлять вазочки с самым омерзительным на вид содержимым, какое мне когда-либо приходилось видеть. В меню это называлось муссом, но походило на густой ком слизи в окружении бурого соуса — один к одному блевотина чахоточного (в этой жиже плавали какие-то черные и красные, не поддающиеся определению куски). У меня едва хватило решимости отодвинуть это подальше.

Я покосилась на стол Моники. Они с Нейтом беззастенчиво флиртовали, пересмеивались и всячески выставляли напоказ свою близость. Теперь я уже не могла бы сказать, кто из них явился инициатором погубившей меня аферы, но ненависть к жизни, миру и Монике была в этот момент такой мощной, что окружающие вполне могли бы догадаться о ней. Полагаю, я ее излучала. Чтобы отвлечься, я выпила вина, но это не помогло. Я ретировалась в дамскую комнату, пока еще могла себя как-то контролировать. Там я пару минут плескала в лицо ледяной водой, потом, по совету Свами Шивапременада, принялась медленно и глубоко дышать.

Вдох — раз, два, три… выдох — раз, два, три, четыре, пять…

Вот уж не думала, что частные уроки модного йога однажды придутся кстати!

Прежде чем вернуться к столу, я решила осмотреться и оценить обстановку.

Помещение наполнял приглушенный гул голосов. Официанты продолжали подавать гостям злополучный мусс. Я взглянула на Монику, такую беспечную, сногсшибательную в этом своем мерцающем платье. Она о чем-то рассказывала, пользуясь мимикой и жестикуляцией с отточенным мастерством прирожденной актрисы. Аудитория внимала ей с завороженным видом. Когда рассказ подошел к концу, весь стол взорвался аплодисментами.

И тут мне пришла в голову идея сыграть с ней злую шутку. Стараясь держаться в тени, я подошла к одному из официантов и объяснила, чего хочу. Бедняга посмотрел на меня как на помешанную и поспешно ушел. Я обратилась ко второму, третьему и так далее, но стоило им меня выслушать, как следовала одна и та же реакция — изумление, потом испуг. Я почти отказалась от попыток, как вдруг на глаза мне попался угрюмый паренек, очевидно, нанятый разово, по случаю. Он украдкой курил у «черной» лестницы. Вот он, мой счастливый билет!

Помнится, Клара Уилман говаривала, что совершенно ни к чему делать что-то самой, нужно лишь правильно подобрать исполнителя.

— Молодой человек! — окликнула я.

Парнишка ловко повернул сигарету тлеющим концом в ладонь и посмотрел на меня выжидающе — хороший знак. Я не ошиблась в выборе.

— Хотите получить полсотни?

— Ну? — без малейшей паузы осведомился он, переминаясь и меряя меня взглядом. — Чего у вас на уме, а, леди?

— Полсотни за то, чтобы вы, как бы случайно, вывалили вазочку десерта вон на ту женщину в серебристом платье.

Я показала на Монику. Парнишка насупился, взвешивая риск.

— Вот полусотенная, — добавила я тоном змея-искусителя.

— Ладно, — буркнул он, принимая деньги.

— Платье должно быть безнадежно испорчено!

Ах, дорогой туалет, эта непроницаемая броня, эти доспехи светской женщины! Именно они придают ей такую уверенность. Нет ничего ужаснее ситуации, когда эти средневековые латы пробиты.

Вся превратившись в зрение, я с жадностью наблюдала за тем, как парнишка движется к нужному столу. Никто и не думал прикасаться к проклятому десерту, поэтому вазочки уже начинали собирать на подносы. Вот мой исполнитель подхватил ту, что стояла перед Моникой. Я затаила дыхание. Довольно убедительно запнувшись, он уронил вазочку прямо на прикрытые серебристым атласом колени. Мусс расплескался так удачно, что забрызгал весь перед платья разноцветными ошметками.