Терпеть не могу этот час перед приемом! Он нужен исключительно для того, чтобы, фланируя в толпе, оставить след в памяти собравшихся, пока (как говорит Бетти) «не пришлось занять место между плешивым старым верблюдом и молодым красавцем, которого интересуют только официанты».

Я проскользнула в зал, стараясь не привлекать к себе внимания, потому что так и не научилась отпугивать журналистскую братию одним только ледяным оттенком своей улыбки. Увы, я попалась на глаза одному из фотографов, и он попросил минутку моего времени. Пришлось нацепить подходящую к случаю беспечную маску и молиться, чтобы через нее ненароком не пробилась безысходность, которой избранный круг боится как чумы.

К моему удивлению, фотограф не ограничился одним снимком. Я как раз позировала для второго, когда появилась молодая пара, одетая с подчеркнутой небрежностью. Зал засверкал бесчисленными вспышками.

— Кто они? — спросила я у фотографа, который галантно остался при мне, невзирая на ажиотаж среди своих коллег.

— Марк Как-Его-Там, — ответил он. — За один день потерял на бирже четыре миллиарда, за что и внесен в список знаменитых сограждан.

Мероприятие набирало силу. Гости все прибывали. Одни смотрели на меня с плохо скрываемым удивлением, другие останавливались перемолвиться словечком. Они были любезны, но в их поведении была некоторая отстраненность, которую я при всем желании не могла не заметить. Как тут было не вспомнить толпы почитателей, соперничавших за знаки моего внимания. Где они теперь, куда подевались? «А чего ты ждала? — спросила я себя. — Ты уже немолода, одинока и живешь в крохотной квартирке с видом на кирпичную стену. С точки зрения этого круга ты на дне, и дело твое (дело о зигзаге неудачи) давно закрыто. Но не стоит отчаиваться. Миллиардер из Чикаго — вот шанс свести счеты с Моникой».

Скользя взглядом по залу, я заметила в углу Миранду Соммерс с непременной свитой, из-за которой ее так легко вычислить. Народ готов был на все, чтобы попасться ей на глаза, остаться в памяти и, возможно, быть упомянутым в ее колонке. Со стороны это удивительно напоминало паломничество к ногам языческого божка, только не с цветами и плодами, а с лестью. Божок парил среди толпы в облаке розового тюля, словно ком сладкой ваты, из которого торчала одна голова. Я смотрела и думала: сколько же нужно изворотливости, чтобы годами царить в узком кругу и, независимо от смены поколений, взглядов и предпочтений, возноситься все выше и выше на крыльях всеобщего почитания! Времена меняются, но общество по-прежнему зиждется на языческих обрядах. Если разобраться, никогда еще они не имели такого громадного значения.

Внезапно в глаза мне бросилось платье — узкое длинное платье из серебристого атласа с небольшим изысканным шлейфом. Я не могу пройти мимо красивого наряда, вот и на этот раз отметила безупречность ткани и кроя. Платье, казалось, мерцало и струилось, как лунный свет на воде. Такого не увидишь на вешалке в магазине готовой одежды, его можно только сшить на заказ, и только у мастера от-кутюр.

Владелица этого несравненного туалета стояла спиной ко мне и как раз беседовала с Мирандой Соммерс. Я не могла видеть лица, но и в фигуре, и в манере держаться было что-то очень знакомое, что влекло меня, как огонь свечи — мотылька. Когда до незнакомки оставалось лишь несколько шагов, она полуобернулась и засмеялась, запрокинув голову. Шея ее выгнулась дугой и напряглась, выдавая фальшь этой «спонтанной» веселости.

Моника.

Я не могла оторвать взгляда от ее профиля, белизны кожи, антрацитового блеска тщательно уложенных волос и не смела не то что шевельнуться, а даже дышать. Взгляд мой был словно прикован к этому прекрасному видению. В висках отдавался стук сердца, больше похожий на треск закрываемого кассиром ящичка с наличными. Из транса меня вывел официант с подносом закусок. Уж не знаю, что это было, но оно громоздилось в мисочках, как розовый крем для бритья. Я испытала огромное желание выхватить поднос и швырнуть в Монику, в это ее мерцание, в этот ее атласный лунный свет.

— Милочка!

Меня тронули за плечо. Это оказалась Джун Каан в оранжевом шедевре с рюшками, который я запретила ей покупать в тот день в «Бергдорфе». По крайней мере на сей раз она меня узнала.

— Джо, выглядишь просто потрясающе! Хорошо, что ты здесь. Я немного беспокоилась, но теперь вижу, что все в порядке. — Джун оглядела ожерелье. — Знаешь, что бы тебе ни пришлось продать, только не это, даже под страхом голодной смерти!

Я смолчала. Джун всего лишь пыталась быть остроумной, не зная, как точно попала в цель.

— Кстати, на что это ты так уставилась? Увидела привидение?

— Если бы! — Я ткнула пальцем в сторону Моники.

— Крепись, милочка, — сказала моя подруга с ободряющим пожатием руки.

Хотя вид Моники во всем ее великолепии был мне противен буквально до тошноты, я по-прежнему не могла отвести глаз. Только отщепенец, изгой способен понять извращенную прелесть ненависти к тому, кто занял его место.

— Взгляни на эту стаю рыб-прилипал! — протянула я с иронией. — Еще не так давно они едва удостаивали ее взглядом.

— Такова жизнь! — философски заметила Джун, как будто это не только объясняло, но и извиняло все на свете.

— Слушай! — воскликнула я с внезапным подозрением. — Хоть ты-то не пойдешь с ней любезничать?

— Конечно, нет, милочка.

— А Чарли?

— Ну, ты его знаешь. Чарли печально известен тем, что не помнит, кого он должен сторониться.

— Будь так добра, напомни ему!

— Джо, милочка, не сочти меня бессердечной, но… поверь, в конечном счете все это несущественно.

— Джун, милочка, — передразнила я, с трудом сдерживая раздражение, — все несущественно для тех, кто смотрит со стороны. Кстати, не можешь показать моего соседа по столу?

Этот внезапный переход заставил Джун ошарашенно заморгать.

— Что?

— Я здесь в основном потому, что Триш пообещала мне знакомство с миллиардером из Чикаго.

— Правда? — оживилась моя подруга. — Тогда это наверняка Брэд Томпсон!

— Ты о нем слышала?

— Бумажная промышленность. Богат как Крез, но совсем не кичлив. Божественный шанс! Однажды мы немного поболтали. Насколько мне помнится, его только что приняли в совет директоров «Чапелза». Да, еще он любит яхты.

— Спасибо за информацию. Буду молчать как рыба насчет того, что до смерти боюсь яхт. Сэмюел Джонсон назвал их плавучими тюрьмами.

— Да уж, лучше молчи… — Джун пыталась что-то вспомнить. — О! Его дочь каким-то образом связана с Россией.

— Каким?

— Не помню.

Наш разговор был прерван появлением группы официантов, которые разошлись по залу, мигая мощными фонариками.

— Куда подевалось старое доброе «кушать подано»? — вздохнула я.