Надо сказать, что Анна была прекрасным мастером создания публичного образа матери нации. Она неукоснительно исполняла все обряды англиканской церкви, следуя своей репутации рьяной ее защитницы. Королева пренебрегала тщетой светских развлечений, и при ее дворе царила ужасающая скука – при том, что в Европе еще не поблекла слава Версаля. Анна отлично усвоила королевскую манеру держаться величественно, но любезно, что выставляло ее в выгодном свете по сравнению с резковатым Вильгельмом, нередко пренебрегавшим тонкостями этикета. Особенно прославилась ее манера произнесения речей на открытии и закрытии парламента, а также ответы на парламентские запросы. Естественно, речи писали для нее министры, но она зачитывала их «с большой значимостью и авторитетом, а также с мягкостью в голосе и приятностью в произношении, чрезвычайно оживлявшими то, что она произносила». Пригодились уроки, полученные ею в юности от актрисы Элизабет Берри.

В отличие от королевы-девственницы, Анна была замужней дамой. К сожалению, ее супруг, принц Георг, заработал прочную репутацию полного ничтожества. Дабы как-то поднять его престиж, в 1702 году Георга возвели в звание «генералиссимуса всех вооруженных сил на суше и на море». Это номинально делало его начальником Мальборо, и полководец признавал это, стараясь держать как королеву, так и принца Датского в курсе всех военных событий. Далее Георга назначили лордом верховным адмиралом. Эта должность была отнюдь не синекурой, ибо флот поглощал почти половину военных расходов. Поскольку принц часто хворал, он передавал часть своих полномочий Совету. Этим пользовался один из его членов, брат Мальборо Джордж Черчилль, горький пьяница, по свидетельству его невестки Сары, обладавший гомосексуальными наклонностями и, по слухам, питавший якобитские симпатии. Отсюда пошли толки, что под прикрытием принца Датского он продвигал по службе людей только сходных политических взглядов. В результате провизия, поступавшая на флот, была настолько плоха, что матросы мерли как мухи от пищевых отравлений, а коммерсанты жаловались, что военный флот не обеспечивал соответствующее сопровождение, в результате чего торговые суда подвергались нападению французов.

Анна считала ценным обсуждать политику со своим мужем и делилась об этом с Сарой, для которой принц Датский был натурально пустым местом. По ее выражению, даже выигрыш у него больших сумм в карты был «лишь незначительным вознаграждением за каторгу составлять ему компанию». Впрочем, некоторые историки считают ее мнение предвзятым, поскольку многие современники считали Георга «принцем с хорошим, здравым пониманием, но скромным в проявлении оного».

Анне предстояло править в сложное время, ибо большая часть этого периода пришлась на войну, поглощавшую неимоверные финансовые средства. Как известно, в Англии расходы королевства утверждает парламент; дядя королевы, Карл II, получавший субсидию от своего кузена, Людовика XIV, последние пять лет своего правления его вообще не созывал. При Анне же парламент ежегодно собирался осенью на сессии, длившиеся иной раз по пять месяцев.

Главным способом изъятия денег у населения был двадцатипроцентный налог на землю плюс таможенные и акцизные сборы, налагаемые практически на все товары. Помимо предметов роскоши – алкогольные напитки, тонкая бумага и пергамент, золотая и серебряная нить для вышивания – под налогообложение подпадали и товары первой необходимости вроде соли, мыла, хмеля, угля, кожи, восковых свечей, растительного масла, уксуса, сахара, табака, позднее к этому перечню добавили чай, кофе, книги, игральные карты, хлопчатобумажные ткани и шелка. Правление Анны также ознаменовалось ожесточенным политическим соперничеством между партиями тори и вигов. Если в 1688 году рознь между ними утихла, ибо партии объединило общее неприятие деяний Иакова II, то теперь вражда вспыхнула с новой силой.

Если не вдаваться в излишние подробности, виги выступали за ограничение королевской власти и расширение полномочий парламента. Поскольку политика в ту пору в Англии имела сильную религиозную подоплеку, виги были непримиримо настроены в отношении Франции, средоточия абсолютизма и папизма, и считали, что терпимость должна распространяться и на инакомыслящих внутри англиканской церкви (каковых было немало), дабы выступать единым фронтом против католицизма.

Тори же были ярыми сторонниками королевской власти и не допускали никакого сопротивления монарху. Они были истовыми приверженцами англиканской церкви, с подозрением относились к религиозным диссидентам внутри ее и не питали особой любви к голландским протестантам-кальвинистам, мореходной и торговой нации, являвшейся коммерческим соперником Англии. Поэтому они не испытывали рвения по поводу защиты голландцев от Франции согласно существующему договору. Хотя Анна страстно желала, чтобы монархия стояла над партийными пристрастиями, она явно склонялась в сторону тори. По словам Сары, «королеву с младенчества… приучили смотреть на них [вигов] не только как на республиканцев, ненавидящих даже тень королевской власти, но и как на непримиримых врагов англиканской церкви».

Политические распри в парламенте оказывали воздействие практически на все сферы жизни и все слои населения Англии. Епископ Бернет заметил: «В каждом углу страны противостояли две партии, как будто их завербовали сражаться друг против друга». Проезжая в 1707 году через Лестер, Джонатан Свифт поделился своими впечатлениями: «Нет ни одной горничной, подмастерья или школьника во всем этом городе, кто ни был бы приверженцем той или иной стороны». Эти страсти еще больше распаляла пресса. В марте 1702 года вышла в свет первая ежедневная английская газета «Дейли курант», к 1712 году каждую неделю продавались 87 000 экземпляров газет, к которым добавлялись нерегулярно издававшиеся памфлеты. Во время избирательных кампаний, когда в ход шли самые грязные приемы, эти однодневки сыпались «гуще града».

Надо сказать, наиболее прозорливые члены парламента сумели тотчас же оценить великую силу прессы. Роберт Харли, дальновидный политик-тори, уже в августе 1702 года предложил Годольфину, что, для противодействия «историям, которые плетут враждебно настроенные особы», было бы чрезвычайно полезно иметь «на стороне правительства какого-нибудь незначительного писателя просто для того, чтобы правильно излагать факты». В 1703 году он привлек для выполнения сей задачи бедствующего журналиста Даниеля Дефо, которого граф Ноттингем за сатирический памфлет упек в каталажку с предварительным выставлением у позорного столба. Харли вызволил страдальца из заключения, заплатил его самые неотложные долги и посадил на место редактора «Обозрения французских дел», нового еженедельного журнала, первый номер которого вышел в феврале 1704 года. Журнал вел хронику Войны за испанское наследство, проводил в жизнь идеи Харли и просуществовал до 1713 года.

Естественно, женщины в ту пору права голоса не имели, но страстно интересовались политикой. Свифт писал о том, как они помещали отличительные знаки партий на своих муфтах, веерах и оборках, Аддисон[72] же упоминал о мушках, которые дамы налепляли «на сторону вигов или тори своего лица». На ниве журналистики успешно подвизалась Деларивьер Мэнли (1670–1724)[73], сочинявшая беспощадные брошюры в пользу тори. Некоторое время она даже редактировала их газету «Экземинер», и репортер-виг удрученно констатировал, что никогда не выходило из-под пера публикаций «столь оскорбительных и наглых», как когда они были написаны «сей нищей шлюхой в нижних юбках и кричаще безвкусных лентах».