Сара, вне всякого сомнения, обладала правом обличать свою родственницу за черную неблагодарность к ней, благодетельнице, столько сделавшей для бедняжки. Герцогиня отмечала, что, пока вероломство ее кузины не было разоблачено, Абигайль всегда «прикидывалась такой смиренной, встречая меня, всегда предлагала подколоть булавками мое манто». Однако в переписке Абигайль отсутствуют какие-либо угрызения совести, чувствуется, что, нападая на свою кузину, она испытывала явное наслаждение, что, впрочем, характерно для людей, возвысившихся из ничтожного состояния.

Обязанности фрейлин были не особенно обременительными, хотя, если Анна обедала на людях, им было положено прислуживать ей с преклоненным коленом. Одна их них присутствовала при одевании королевы, чтобы подать ей рубашку, а иногда ее веер. Кроме того, они сопровождали ее на приемы в королевской гостиной, присутствовали, когда королева выезжала открывать сессию в парламенте или на общественные собрания. Всего фрейлин было десять, причем четыре должности занимали дочери четы Мальборо. Остальные шесть играли чисто декоративную роль, их выбирали из аристократок исключительно на основании красивой внешности и образованности. От желающих из самых знатных семей, невзирая на небольшое жалованье в 300 фунтов, значительно превышавшее расходы на жизнь при дворе, не было отбоя. Считалось, что девушке будет легко найти себе подобающего мужа, тем более что фрейлине в случае замужества жаловалось приданое в 3 тысячи фунтов.

У четырех же камер-фрау служба была нелегкой. Каждое утро, когда королеву одевали, камер-фрау становилась перед ней на колени и наливала воду в таз, чтобы та могла омыть руки, в ее обязанности входило также прислуживать ей за столом. Кроме того, камер-фрау вменялось ухаживать за ее величеством, когда та болела. С точки зрения Сары, эти четыре женщины были не более чем горничные, выполнявшие лакейскую работу. Она однажды упомянула Абигайль, развешивавшую белье Анны, презрительно описав ее как «женщину, которая причесывает голову [королевы] и выполняет работы самого низкого свойства».

Следует учесть, что Анна очень рано превратилась в полного инвалида. Сохранились свидетельства современников, как часто «ее величество… страдала от приступа подагры при тягчайших болях и муках». Возможно, эти современники наблюдали ее даже не в худшем состоянии, поскольку, когда королеву особенно сильно донимали хвори, она пряталась от посторонних. В такое время только самым доверенным слугам дозволялось находиться подле нее, ибо ей доставляло большую «неловкость… присутствие поблизости чужого, когда у меня подагра и я вынуждена делать все лишь с посторонней помощью». В это время лицо ее становилось красным и покрывалось пятнами. Это дает современным врачам основание для предположения, что ее заболевания были вызваны не подагрой, а уже упоминавшимся выше синдромом Хьюгса вкупе с волчанкой. Именно волчанкой объясняется ее боль в конечностях, причиняемая артритом, воспаляющим мягкие ткани, окружающие суставы.

Первоначально Сара полагала, что доброта, проявляемая Анной в отношении Абигайль, было просто отражением любви королевы к ней самой. Однако приближенные к королеве слуги быстро поняли, что эта женщины приобрела особое значение для их повелительницы. Сара позднее с горечью отметила, что к 1707 году, «полагаю, вся семья ведала об этой любви больше, нежели я». Другая камер-фрау, миссис Беата Дэнверс, рассказывала об инциденте, свидетельствующем, что еще во время поездки королевы на лечение в Бат в 1703 году Абигайль обрела глубокое ощущение своей значимости и Анна «чрезвычайно любила ее». Эта жалкая камер-фрау выразила недовольство по поводу спальни, выделенной ей в доме, снятом на постой для королевы, и заявила, что и глазу не сможет сомкнуть в подобном помещении. Миссис Дэнверс разыграла перед Сарой преуморительную сцену. Герцогиню привело в полный восторг изображение ею «в высшей степени невоспитанных манер мисс Хилл, когда королева ходила за ней по комнате и умоляла лечь спать, раз двадцать назвав ее „дорогая Хилл“».

Когда Сара в 1705 году попросила королеву взять на службу Элис Хилл в качестве камер-фрау, Анна отвергла ее ходатайство, но воспользовалась этой возможностью для рассказа, насколько она ценит Абигайль. Объяснив, что ей не нравится, когда за ней ухаживают посторонние, королева утверждала, что Абигайль «прекрасно справляется без помощницы и обихаживает меня настолько хорошо, что я не желаю ничего другого». Однако, Анна обещала принять на службу Элис Хилл, если ситуация изменится, «считая, что эта женщина чрезвычайно неплоха. Если она подобна своей сестре, я уверена, она должна быть таковой».

Несколько ранее королева также совершенно недвусмысленно высказала свое одобрение Абигайль лорду Годольфину. К тому времени брат камер-фрау Джек с помощью герцога Мальборо получил звание капитана, но жаждал дальнейшего продвижения. Хотя на торговлю званиями смотрели неодобрительно, Абигайль надеялась, что королева сделает возможным для него распоряжаться своей должностью, дабы иметь возможность купить себе звание полковника пехотного полка. Анна написала Годольфину, прося его облегчить исполнение этого замысла.

Разумеется, в мае 1705 года Хилл был произведен в полковники 11-го пехотного полка. Тогда у Сары еще не было ощущения, что Абигайль стала исключительно близка к королеве. Только позднее она начала вспоминать признаки, казавшиеся ей ранее «странными и необъяснимыми», но слишком незначительными для возбуждения у нее подозрения или ревности. Например, однажды Сара уединилась с королевой, когда «внезапно сия женщина, не ведая, что я пребываю там, вошла с самым дерзким и веселым видом, каковой только можно себе вообразить, но, узрив меня, остановилась и тотчас же, сменив свою манеру и сделав самый торжественный реверанс, спросила:

– Ваше величество позвонили?»

Со временем Абигайль приобрела при дворе другого влиятельного покровителя. Она состояла в родстве с герцогиней Мальборо по материнской линии, но, по прихоти судьбы, по отцу приходилась троюродной сестрой Роберту Харли (1661–1724), видному политику-тори, государственному секретарю. Сара ядовито отметила, что Харли не спешил проявлять родственные чувства к нищенствующим сородичам, ибо «он и видеть их не желал, когда у них не было куска хлеба». Но к концу правления Вильгельма III Сара вынудила его сделать хоть какой-то жест в сторону обездоленных родственников. В это время старшему брату Абигайль позарез были нужны две тысячи фунтов для покупки должности в таможенном ведомстве. Сара написала Харли, сообщая ему, что, если он предоставит половину означенной суммы, она изыщет остальное. Харли счел нужным оказать ей эту услугу.

Как только Анна взошла на трон, Харли постепенно осознал, что эта дальняя кузина может стать полезной для него. Оказалось, что родственница разделяет его политические взгляды и хочет спасти его от цепких лап вигов. В качестве государственного секретаря он имел право на свободный доступ к королеве, но, поскольку его взгляды отличались от мнения Мальборо и Годольфина, ему хотелось внушать Анне свою точку зрения как можно более ненавязчиво. Однако дуумвират держал ушки на макушке и настолько пристально следил за каждым его шагом, что летом 1707 года герцог предостерег лорда-казначея: «Боюсь, что между королевой и мистером Харли слишком много общения». Поэтому государственный секретарь был рад тому, что Абигайль обеспечивала ему возможность тайно навещать Анну или, когда это было трудно устроить, служить проводником его интересов. Английский агент Великого пенсионария Голландии сообщал, что «сии беседы происходили в помещении для фрейлин». По его же донесению, Харли будто бы в полной мере эксплуатировал эту возможность, дабы «вселять в королеву отвращение к деяниям существующего кабинета министров, изображая ей чинимые ими злоупотребления».