– Да ладно, ладно, конечно. Нашему Господу. Идем, – смирился великий князь, все еще не отрывая взгляда от своей долгожданной красавицы.

– Пойдем, – взяла его за руку Софья. – Раз уж князьям положено.

Служба вышла не очень долгой. Митрополит Киприан, удерживая левой рукой связанные втрое свечи, а правой постоянно осеняя себя знамением, громко пропел молитву, затем повернулся к пастве, плотно набившейся в обширный храм вслед за княжеской четой, и торжественно провозгласил:

– И ныне я, волею Господа поставленный на русских землях окормитель, святитель греческий Киприан именем бога единственного истинного благословляю вас, дети мои, на мир и процветание!

– Мы так и не поздоровались, митрополит, – спохватился Василий.

– Господь никогда не покидает тебя, сын мой, – перекрестил и его святитель русский и литовский. – Посему и я, верный раб его, с тобой не расставался, завсегда оставаясь рядом в своих молитвах…

– Это хорошо… – только обрадовался таковому признанию великий князь. – Тогда… Ну, в общем… Ты митрополит. Принимай церковь!

Сам же, крепко удерживая суженую сплетенными пальцами, направился к распахнутым дверям, широко улыбаясь в ответ на оглушительные приветствия:

– Любо великому князю! Любо княгине! Василий! Софья! Долгие лета-а-а!!! И детей поболее!

Счастливые, смеющиеся, осыпаемые зерном – кто-то из москвичей успел откуда-то принести пару кулей, – молодые люди добежали до крыльца, поднялись на первый пролет. Там княжеская чета развернулась и вскинула сомкнутые руки.

– Благодарствую тебе, люд московский! – крикнул Василий Дмитриевич.

– Благодарствую! – срывающимся голосом подхватила Софья.

– Любо! Любо! – отозвалась толпа на площади, а колокольный звон вроде как стал еще звонче и веселее.

Князь с княгиней скрылись в доме, прошли коридорами на женскую половину и постучались в покои Евдокии Дмитриевны.

Створку отворили девки. Хозяйка же встретила молодых людей в центре горницы, стоя между окон – так, чтобы свет падал на гостей, оставляя ее в тени. На княгине-матери было тяжелое темное парчовое платье, голову и плечи укрывал темный же пуховый платок, настолько большой, что его углы доставали спереди до пояса.

– Здравствуй, матушка… – опустилась на колени Софья. – Прими в семью свою преданную и исправную дочь новую. Обещаю быть при тебе послушной и любящей и почитать во первую голову после любимого моего супруга!

– Ишь ты, какая благовоспитанная дева, – голос женщины дрогнул. – Прямо не ожидала такового! Либо ты зело умна, либо и вправду влюблена всем сердцем и искренность сию на всех источаешь.

– А разве одно другому мешает, матушка? – подняла глаза на княгиню-мать девушка.

– Ты еще и собою хороша, – оценила Евдокия Дмитриевна.

– Все в руках божьих, матушка, – сказал великий князь. – Через многие испытания он привел меня к самой лучшей из лучших дев нашего мира!

– Я молила воды, небеса и ветер искать во всех концах света лучшего витязя среди смертных и привести его ко мне, – проговорила Софья. – Они привели ко мне твоего сына, матушка.

– Спелись, голубчики, – оценила их единодушие Евдокия Дмитриевна. – Что же, для мужа с женою сие токмо в радость. Ладно, вставай, умная, воспитанная, красивая, к чему тебе мозоли на коленях? Дай я тебя лучше обниму.

Она приняла в объятия невестку, затем так же обняла и сына, отступила:

– Совет вам да любовь! – Но внезапно нахмурилась и вскинула палец: – Тайное венчание, оно, может статься, и таинство. Однако же свадьбу все едино надобно учинить! Какие же вы супруги без свадьбы-то?

– Учиним, матушка, – тут же согласился великий князь. – Конечно же, учиним!

После беседы с матушкой Софья познакомилась с назначенной ей, согласно званию, свитой: кравчей, постельничей, ключницей и прочими боярынями, после чего, как положено с дороги,отправилась в баню, уже в окружении женщин и девок. После бани случился затяжной пир, и только поздно вечером влюбленные остались наедине.

– Я мечтал об этом три года… – поцеловал по очереди глаза суженой великий князь. – Как же я по тебе соскучился!

– А я мечтала об этом с самого своего рождения! – шепотом ответила девушка. – Мечтала оказаться в объятиях сказочного принца, каковой полюбит меня, а я полюблю его. И вот ты мой… – она поцеловала его в губы. – А я твоя… И нам никто, никто не в силах помешать!

– Никто… – согласился Василий, целуя ее подбородок, щеки, шею.

– Даже отец смирился с нашей любовью, – зажмурилась Софья, отдаваясь его ласкам. – Он даже пожертвовал собой ради нас! Оставил замок и сбежал в земли Тевтонского ордена, скрываясь от королевской кары, дабы я смогла приехать сюда, к тебе. Ты ведь его спасешь, Василий? Ты не дашь ему погибнуть?

– Конечно, любимая моя! – целовал уже плечи суженой великий князь. – Пусть приезжает. Здесь его никакие короли не достанут.

– Но тогда он потеряет свой удел!

– Я дам ему другой!

– Ему не нужно другого! – Софья взяла лицо любимого в ладони, посмотрела в глаза. – Мы должны вернуть наш замок, наше озеро! То самое, на котором мы встретили друг друга, на котором полюбили! Ты понимаешь? Наш замок! Ты же великий князь! Дай отцу дружину, помоги изгнать поганых ляхов и их мерзких папистов!

– Ты хочешь, чтобы я сделал это прямо сейчас?! – развел руками Василий. – Любимая, да ночь же на дворе! Да и дружина не за один день собирается. Не беспокойся, выручим мы твоего отца! Клянусь, все будет хорошо. Я обещаю тебе, моя желанная, ненаглядная, неповторимая, я его поддержу.

Он снова начал целовать девушку – в губы, носик, глаза. И Софья отпустила тревоги, полностью погрузившись в теплое желанное наслаждение…

1 декабря 1390 года

Москва, Кремль

Раскрасневшаяся Софья ворвалась в Думную палату в самый разгар его заседания, во гневе своем не обратив особого внимания на рассевшихся на лавках бояр. Солидных, упитанных, уверенных в себе, с длинными окладистыми бородами, одетых в парчовые и суконные шубы, подбитые песцом и соболем, с резными посохами в руках.

– Я получила письмо от отца, Василий! – взмахнула она полуразвернутым свитком. – Он пишет, что по сей день сидит взаперти в Мариенбурге, полагаясь только на милость ордынцев, а король Ягайло злобно требует от рыцарей его выдачи! И для пущего их уговора в земли тевтонские вторгается, селения окрестные разоряет и отряды рыцарские побивает! И на сколько терпения ордынцев при сем положении хватит, вовсе неведомо! Может статься, что и отдадут!

– Оставьте нас, бояре, – чинно попросил сидящий в кресле юный правитель. – Суженая моя, ненаглядная, побеседовать со мною желает.

Бояре, покрякивая, стали вставать, с перестукиванием посохов двигаться к дверям, неодобрительно косясь на княжескую чету и покачивая головами: