— То есть вы отказываетесь подчиниться воле его святейшества? — с угрозой в голосе спросил иезуит.

— Увы, это так, — развел руками кардинал Пол Каллен.

— Ну что ж, ваше преосвященство, — с холодом в голосе произнес иезуит, который смог взять себя в руки после того, как вопреки заветам своего ордена не сумел скрыть свои эмоции, — в таком случае мне предписано сообщить вам, что вам даются двадцать четыре часа на раздумье. По истечении этого времени вы лишитесь сана и будете отлучены от святой церкви.

— Камилло, — неожиданно спросил кардинал Пол Каллен, — а если бы вы не были нунцием, то как вы бы отнеслись к требованиям его святейшества?

Масселла, потупив взор, сказал:

— Ваше преосвященство, я, увы, не вправе выражать свое частное мнение в данной ситуации.

— Ладно, — махнул рукой кардинал Пол Каллен, — ровно через двадцать четыре часа вы получите мой окончательный ответ. Скажите епископу Морану, чтобы он распорядился о том, чтобы вас разместили в одном из корпусов Коллегии. И попросите его зайти ко мне.

Кардинал, вздохнув, поднялся. К его удивлению, нунций еще раз подошел под его благословение, так и не поднимая глаз, после чего торопливо вышел.

Через пять минут в кабинет вошел Патрик, епископ Моран. Пол Каллен посмотрел на него и неожиданно спросил:

— Патрик, помнишь, мы обсуждали разницу в доктрине православной и католической церквей?

— Да, ваше преосвященство, помню, — ответил епископ Моран.

Кардинал Пол Каллен внимательно посмотрел на своего секретаря и задумчиво произнес:

— Я перечитал некоторые тома, написанные нашими святыми предшественниками — ирландскими монахами, жившими до завоевания Ирландии. Один из этих томов ты видел на моем столе, когда зашел, чтобы объявить о прибытии нунция. Так вот, между тем, во что верили они, и тем, во что верят сегодняшние православные, нет практически никакой разницы в доктрине, а есть только в обрядах. Кроме того, и наши священники были сплошь женатыми до того, как их заставили принять целибат в двенадцатом-тринадцатом веках.

— Пол, — изумленно воскликнул епископ Моран, — не хотите ли вы сказать, что готовы перейти в православную веру?

— Патрик, — перебил своего секретаря кардинал Пол Каллен, — у нас есть три варианта. Первый — согласиться на требования папы и поддержать англичан.

— Значит, — вздохнул епископ Моран, — папа требует от нас встать на сторону нового императора Нерона.

— Именно так, — подтвердил кардинал. — Второй — временно объявить о неподчинении Риму до тех пор, пока их политика не изменится.

— И потерять тем самым свою легитимность в глазах всего мира, — сардонически усмехнулся епископ Моран.

Пол Каллен продолжил:

— Почти всего. Ну, и третий вариант — объявить о воссоединении с православной матерью-Церковью. Мы создадим свою, Ирландскую православную церковь, оставив почти все обряды такими, какие они есть сегодня, кроме тех двенадцати доктринных пунктов, по которым у нас разночтения. И попросим патриарха Константинопольского и Святейший Синод Русской Православной Церкви, а также патриархов других православных церквей признать нашу Церковь. Да, это дело не одного дня, но начинать нужно именно сегодня, сию минуту, чтобы объявить Камилло о нашем решении, когда все уже будет готово.

Кардинал поднялся, подошел к секретеру и достал лежащую там папку, которую передал епископу.

— Патрик, вот здесь мои записки. Я работал над ними с самого начала кровавой бани, устроенной нам англичанами — сразу после того, как мы переехали из Дублина в Дром Конра. Там набросок проекта и разъяснение изменений в доктрине. Да, и еще то — как именно мы введем институт женатых священников. Нас с тобой это напрямую не касается — Ирландская Православная Церковь, как и другие, — он подчеркнул «другие», — православные церкви, будет набирать архиереев из монашествующих.

— Все понятно, ваше преосвященство. Через три часа представлю вам проект обращения к пастве на подпись. Я вас правильно понял, что некоторые детали можно проработать и позже?

— Да, такие, как, например, реформа монастырей. Хотя там я всего лишь предлагаю вернуться к той системе, которая существовала в нашей стране во времена расцвета ирландского монашества. Я как раз собираюсь поработать над этим, пока ты будешь работать над окончательным вариантом.

— Хорошо, ваше преосвященство, — ответил епископ Моран и, подойдя под благословение, вышел из кабинета кардинала.

24 апреля 1878 года, полдень.

Лондон. Букингемский дворец

Прошло всего шесть дней с того рокового момента, когда те же люди сидели в этой же комнате и обсуждали ультиматум Континентального Альянса — чудовищного образования, состоящего из трех самых могущественных держав мира. Из собравшихся в этой комнате тогда отсутствовал лишь первый лорд Адмиралтейства. Британскому принцу-регенту, премьер-министру и архиепископу Кентерберийскому из-за позиции Парламента не удалось принять никакого решения по поводу сложившейся ситуации, в результате чего де-факто ультиматум был отвергнут и началась молниеносная Пятидневная Ирландская война, протекавшая в стремительном ритме, заданном югороссами.

Даже небо было против Британии, ибо с него на королевских солдат и корабли, несущие «Юнион Джек», сыпались снаряды ужасной разрушительной силы, а стремительные остроклювые металлические птицы с красными звездами на крыльях стали символами этого Апокалипсиса. Потом флот ирландских повстанцев и их союзников американцев-южан подошел к западному побережью Ирландии и высадил десант. Британские солдаты, хуже вооруженные и лучше заметные в своих красных мундирах, бесславно гибли под бомбами и в ожесточенных схватках с хорошо оснащенными и обученными ирландскими регулярами и местными добровольцами-патриотами. Уцелевшим ничего другого не оставалось, как сдаться.

Местное население восторженно приветствовало их, славя еще некоронованного короля Виктора Освободителя. Какое там сидение на штыках, о котором на прошлом совещании говорил принц-регент? Этого человека, выбившего с острова проклятых англичан, ирландцы (а особенно ирландки, узнавшие о том, что он еще не женат) готовы были носить на руках. Провозгласив государство равных прав для католиков и протестантов, а также для ирландцев, шотландцев и даже англичан, Виктор Освободитель завоевал симпатии даже у протестантской верхушки острова, давно уже не отделявшей себя от Англии. Правда, в последнем английские власти должны были винить лишь себя. Ведь узниками специальной тюрьмы в Слайго по большей части были именно высокопоставленные ирландцы-протестанты, не поддержавшие мятеж и облыжно обвиненные в его разжигании только ради того, чтобы конфисковать их имущество.

И вот теперь все кончилось. Еще вчера телеграф разнес по миру победную весть об освобождении Дублина, после чего войну за освобождение Ирландии можно было считать законченной. Весь мир был от этой войны в шоке. Когда от одного стремительного удара, нанесенного в самое сердце, в одночасье рухнула одряхлевшая Османская империя, многие восприняли это как само собой разумеющееся. Но Британию никто не мог назвать одряхлевший империей, да и на ее землю со времен Вильгельма Завоевателя не ступало вражеское войско. Но стало ясно, что Британская империя потерпела поражение. Из британской короны выдернули бриллиант. Неважно, что Зеленый остров населяли такие же белые люди, как и англичане. Власть имущие в Лондоне считали ирландцев дикарями, ничем не отличающимися от африканских зулусов. И тут вот пришли какие-то югороссы, после чего все вдруг пошло прахом.