Предполагалось, что во время ремонта наша подлодка будет модернизирована. На «У-230» должны были установить две двуствольные и одну четырехствольную зенитки, что давно ожидалось. Огневая мощь восьми стволов, несомненно, заставила бы пилота неприятельского самолёта дважды подумать, прежде чем приблизиться к подлодке для бомбардировки. Должны были также установить новый радиолокационный приёмник, именовавшийся «буг», вместо устаревшего «метокса». Мне сказали, что «буг» сможет пеленговать радиоволны в сантиметровом диапазоне. Если так, то он мог бы заблаговременно предупредить нас о готовившихся атаках, особенно ночью. Ведь наш отказ от «метокса» заставлял противника совершенствовать средства обнаружения подлодок. Кроме того, нами были взяты на вооружение торпеды новой конструкции. Эти и другие виды нового оружия обещали нам возвращение благоприятных тенденций в подводной войне.

Однако время уже было упущено. В июле мы потеряли 37 подлодок. Десять из 17, пытавшихся пересечь Бискайский залив во вторую половину этого месяца, больше не вернулись на базу. В августе было уничтожено ещё 16 подлодок. За четыре месяца союзники потопили более 100 подлодок – почти 60 процентов всего оперативного подводного флота. Как следствие, наша способность уничтожать корабли противника снизилась от рекордного тоннажа в миллион регистровых брутто-тонн в марте до 96 тысяч тонн в августе. Многие мои друзья и знакомые исчезли навсегда. В офицерской столовой пустовали места. Ни прежнего смеха, ни веселья. Мы, кого пока пощадила судьба, имели достаточно оснований предполагать, что скоро сами исчезнем в глубинах океана.

Портовые будни быстро вытеснили уныние и стресс. Команда отдавалась делам, связанным с подлодкой, и любовным утехам с одинаковым рвением. Капитан отбыл для доклада Деницу и прохождения курсов повышения квалификации с тем, чтобы получить информацию о военной ситуации. Нашего доктора списали с подлодки и отправили в австрийские Альпы восстанавливать силы после чуть ли не рокового для него похода. Штаб оставил наконец идею укомплектования подлодок врачами. Большинство врачей, которые оказались пригодны для работы в подводном флоте, погибли вместе с подлодками, а в медицинской помощи теперь нуждались повсюду.

Из предстоящего оснащения подлодки торпедами новой конструкции следовало, что я должен был пройти краткий курс обучения новой технике в Готенхафене на Балтике. Неожиданное распоряжение обрадовало меня. Но перед отъездом я нашёл время зайти к своему портному. При виде меня он удивился, поскольку наши проблемы не были секретом для французов. Костюм висел на вешалке. Он был сшит идеально. Чтобы пополнить свой гардероб, я приобрёл габардиновое пальто, шёлковые сорочки и модные спортивные ботинки. Шёл четвёртый год войны, но французы тем не менее ухитрялись доставать любые товары за сходную цену. Я мог позволить себе заплатить: в море ведь не было ни девиц, ни баров, ни пирушек.

Через пять дней после возвращения «У-230» из похода я ехал в поезде, в Париж. В моём саквояже из свиной кожи лежал аккуратно сложенный гражданский костюм. По прибытии я остановился в знакомом отеле близ Вандомской площади и переоделся в гражданское. Впервые за четыре года я на время расстался с формой военного моряка.

Теперь Париж лежал у моих ног. Город пульсировал именно той жизнью, какой я её себе представлял. Моё желание погрузиться в мирную среду нарастало с каждым днём продолжения войны. Я хотел быть среди тех счастливцев, которых не волновали грядущие дни, заполненные грохотом работавших дизелей, разрывов глубинных бомб, а также гибелью в стальных гробах. Я хотел забыть о том, что являюсь мелким винтиком в военной машине, несущей повсюду несчастья. Я хотел пожить снова не как солдат, а как беззаботный горожанин, почувствовать вкус жизни, свободной от гнетущего долга, – хотя бы на один день. Мне казалось, что я смогу удовлетворить свои чаяния свободной и беззаботной жизни только в одном месте – в Париже.

Париж меня не разочаровал. Он очаровывал, как всегда. Я чувствовал ритм жизни города так же, как и представители разных народов. Свободный от ограничений, которые накладывает военная форма, я с удовольствием бродил по парижским улицам и широким проспектам. Я понял, что моя маскировка под штатского удалась, когда ловил на себе взгляды парижских красоток, которые не снизошли бы до того, чтобы взглянуть на мужчину в форме. На 12 полных часов я совершенно забыл о войне.

Во Франкфурт я прибыл в военной форме и провёл своё время с родителями и сестрой. В отношениях между отцом и матерью не осталось и тени напряжения, вызванного его романом и последовавшими неприятностями с гестапо. Но не всё было благополучно во Франкфурте. Разрушения в городе приобрели чудовищные масштабы по сравнению с теми, что я наблюдал во время своего предыдущего посещения дома в июне. Огромные районы города были изуродованы так же, как и в Берлине. Во время последнего воздушного налёта завод отца получил повреждения, которые были устранены на скорую руку. Мне сказали, что на чердаке отцовского склада только за две ночи было потушено шесть пожаров, небольшой случился и у нас в доме. Все эти вести действовали угнетающе, и я чувствовал смутную вину за нашу неспособность прервать поставки в Великобританию американских самолётов, обрушивавших теперь бомбы на немецкие города.

Я порадовался тайком тому, что командировка позволяла мне провести дома лишь несколько часов. Той же ночью отбыл из Франкфурта в затемнённом вагоне поезда. Несколько раз поезд останавливался в лесу и открытом поле, вынуждая меня слушать глухой протяжный гул сотен бомбардировщиков союзников, пересекавших ночное небо Германии. Поездка в Берлин стала теперь долгой и изнурительной. В столицу я прибыл с опозданием на восемь часов. Проехал поперёк город на метро, вспоминая счастливые дни встреч с Марианной. После её гибели Берлин потерял для меня привлекательность. Я уехал из города по знакомому мне маршруту к побережью Балтики, но опять же с опозданием.

В железнодорожном вагоне ехал две тоскливые ночи. Вагон освещался только вспышками спичек и раскалёнными кончиками сигарет и сигар с ужасным запахом. В переполненных купе царили дым и смрад. Повсюду велись разговоры о войне, заставлявшие прислушиваться не участвовавших в ней военных и штатских. Меня очень интересовало моральное состояние гражданского населения и военных, особенно солдат, вернувшихся с Восточного фронта. Они рассказывали о происходивших там событиях, не теряя веры в победу. Это укрепило меня во мнении, что мы, сражавшиеся в Атлантике, могли рассчитывать на стойкость наших войск в России. Высадка союзников в Южной Италии, ожидавшаяся после краха нашего фронта в Киренаике и Северной Африке, кажется, нисколько не поколебала общую уверенность в победе.

Поезд втянулся в здание вокзала в Данциге с опозданием на десять часов. Я пересел на другой и днём позже намеченного прибыл в военный городок базы ВМС в Готенхафене. Подводники, собравшиеся там для изучения влияния нового радара, взятого на вооружение, проявляли нетерпение. На вечер был намечен показ на практике действия новых видов оружия.

Бухта погрузилась в темноту тёплой ночи. Я сел на пассажирский катер, который в лучшие свои дни перед войной перевозил пассажиров между портами Германии и Швеции. Когда катер добрался до середины бухты, офицер, заведовавший арсеналом торпед, обратился к гостям со следующими словами: