[гл. 7–8] и ДС многочисленны. Убогой обстановке школы Сквирса соответствует «чрезмерная скромность» обстановки в доме собеса; неполадкам с насосом вторит неисправный огнетушитель. Как семья Сквирса процветает за счет питомцев, юный Сквирс присваивает их обувь и т. п., так и родственники Альхена пользуются привилегиями, объедают старух, крадут вещи. Дети в «Никльби» едят гнилое мясо, в то время как хозяевам подают бифштексы, пирог, вино — в ДС старухи едят подгоревшую кашу, тогда как Альхену «Бог послал» борщ и курицу. Нищенское одеяние школьников Сквирса — аналог старушечьих платьев из «наидешевейшего туальденора мышиного цвета». Как детей под видом обучения посылают на различные работы, так и «старух послали мыть пол». При этом дает себя знать и неоднократно отмечаемая нами густота совмещения в ДС/ЗТ разнокультурных элементов. В данном случае она проявляется в том, что порядки в доме собеса, с одной стороны, изоморфны мотивам мировой литературы (Диккенс), а с другой — склеены с не менее «фирменными» явлениями советской действительности. Так, проживание в доме собеса «сирот» Яковлевичей и Паши Эмильевича пародийно отражает злободневный, повсеместно обсуждаемый феномен кумовства и засилья родни в тогдашних советских учреждениях [см. ЗТ 11//5 со сноской 1, где цитируется блестящее эссе М. Кольцова].

Дом Альхена имеет точки сходства также с приютом для старух в рассказе Чехова «Княгиня». Отметим совпадение в детали: по случаю визита княгини-благотворительницы старух заставляют петь хором, как поют они в ДС. При этом исполняется тот самый гимн «Коль славен наш Господь в Сионе», который в романе высвистывает неисправный огнетушитель.

Описания голодных пансионов имеются в европейском плутовском романе. У Ф. де Кеведо («История жизни пройдохи по имени Дон Паблос», гл. 3) подобный пансион, где юный герой проходит своего рода инициацию, имеет явные архетипические черты царства мертвых. Пансион с аллюзиями смерти и возрождения представлен в «Джейн Эйр» Ш. Бронте [гл. 9-10]. В пронизанных интернациональными архетипами «Двух капитанах» В. Каверина юный герой попадает в интернат для беспризорных, где за периодом голода и болезней следует выздоровление и подъем к новой жизни. Если допустить такую генеалогию данного мотива, то окажется, что Бендер в ДС, прежде чем отправиться на поиски стульев, дважды посещает представителей «того света». Второй — архивариус Коробейников [см. ДС 11//6 и 8]. Мифологическим фоном этих путешествий являются, очевидно, визиты культурных героев в потустороннее царство с целью добыть объект, жену, знание и т. п. (ср., например, такую роль суровой северной страны Похьелы в финском эпосе).

О связи дома призрения с топосом потустороннего напоминают и дверные приборы, неумолимо преследующие старух, и «толчок в полторы тонны весом», наносимый Бендеру выходной дверью. Как известно, посетители иного мира на каждом шагу подвергаются опасностям и подвохам, терпят издевки, получают тычки и увечья от оживающих предметов и растений (ср. хотя бы злоключения деда в гоголевской «Пропавшей грамоте», прыгающие вареники в «Ночи перед Рождеством», ломающийся табурет под буфетчиком Соковым в гостях у Воланда, движущийся лабиринт из кустов, подстриженных в форме различных зверей, и угрожающий сомкнуться вокруг человека, в «Сиянии»

С. Кинга и др.). Похоже, что в этот ряд предметов с инфернальной и глумливой подоплекой входят и другие знаменитые приборы дома собеса — неконтролируемый радиорепродуктор и взбунтовавшийся огнетушитель. Аллюзивны в адском смысле, конечно, и пожарный камуфляж визита Бендера, и подгоревшая каша. Все это примыкает к общей тенденции тогдашней сатиры прибегать к метафорике преисподней при изображении советских учреждений (ср. «контору по заготовке Когтей и Хвостов» в соавторской «Новой Шахерезаде», «Геркулес» и кинофабрику в ЗТ, и многое в этом роде).

8//2

Здесь пахло подгоревшей кашей. — Фраза литературного происхождения. В прозе XIX в. при вводе читателя в новое место — комнату, сад и проч. — вполне обычно выражение «(здесь) пахло тем-то»: «Пахло табаком и солдатами» [Толстой, Война и мир, II. 1.1]. «[В комнатке] пахло недавно выкрашенным полом, ромашкой и мелиссой» [Тургенев, Отцы и дети, гл. 8]. «В саду… пахло резедой, табаком и гелиотропом» [Чехов, Верочка]. «Передняя… Пахнет светильным газом и солдатами» [Анна на шее]. «Здесь уже не пахло акацией и сиренью… но зато пахло полем» [Учитель словесности].

8//3

Слышен звон бубенцов издалека… — Романс (музыка А. Бакалейникова) на слова Александра Кусикова (1896–1977) — поэта, близкого к С. Есенину и имажинистам: Сердце будто забилось пугливо, / Пережитого стало мне жаль. / Пусть же кони с распущенной гривой / С бубенцами умчат меня вдаль, и т. д., с припевом: Слышен звон бубенцов издалека… и т. д. [текст в кн.: В Политехническом, и в кн.: Русский романс на рубеже веков].

Подобно «Кирпичикам» и другим шлягерам, этот популярнейший в 20-е гг. романс породил множество пародий и применений к актуальным темам: Слышен звон серебра из кармана, / Эти деньги на пьянство пойдут, / А вдали показалась пивная: / Гражданин, не причаливай тут! или: Слышно хлопанье пробок от пива, / От табачного дыма туман… / А в культурной пивной так красиво / С бубенцами играет баян, и т. п. [Шефнер, Имя для птицы, 481]. Слышен звон голосов издалека, / Это Энгельса учит рабфак. / В «Анти-Дюринг» влюблен он глубоко, / Весь революционный, как мак [С. Карташов, У пролетарского камина, Бу 12.1927]. Слышен шум поездов издалека, / Это тройки контрольной набег, / И растратчики, воры, пьянчужки / Побелели, как искристый снег[К. Мазовский, Эстрада, Бе 02.1928], и многое другое.

8//4

— Песни народностей? — Репертуарный термин 20-х гг. Ср.: «Ирма Яунзем (песни народностей)» [ИЗ 48.1928]. «Культурная база для народностей Севера» [Пр 30.07.27]. «Танцы меньшинств», «танцы народностей» [Эренбург, Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца (1927), гл. 16 и 30]; «карнавал народностей» [Ог 1928] и т. д. Из юмористического журнала: «За последнее время внимание широких танцующих масс привлекает так называемый «характерный танец народностей»» [Ив. Прутков, Бе 04.1928].

8//5

Альхен мановением руки распустил хор… — Данное место может быть отголоском пушкинской «Полтавы»: Вдруг слабым манием руки / На русских двинул он полки. Общее место романтических поэм XIX в. — знак рукой, распускающий подданных. Ср. пушкинское же: Но повелитель горделивый / Махнул рукой нетерпеливой: / И все, склонившись, идут вон [Бахчисарайский фонтан]. То же у эпигонов: Подает Хан знак уйти / Всем без исключенья; Дал знак рукою горделиво… / Все удалились торопливо [Жирмунский, Из истории русской романтической поэмы, 262–263].

8//6

Он давно уже продал все инструменты духовой капеллы. — Ср. корреспонденцию о заведующем клубом, проигравшем в казино 16 инструментов духового оркестра, в фельетоне М. Булгакова «Самоцветный быт» [1923, Ранняя неизданная проза].

8//7

Здесь стояли койки, устланные… одеялами, с одной стороны которых фабричным способом было выткано слово «Ноги». — «Об одеяле со словом «Ноги»… Ильф