Можно также указать на то, что конфуцианство подрывает верховенство права. Многие, в особенности неолибералы, считают, что именно верховенство права необходимо для экономического развития, потому что гарантирует, что правящие классы не займутся произвольной экспроприацией. Без верховенства права, как утверждают, права собственности не будут священными, что не будет способствовать инвестициям и накоплению богатств. Конфуцианство, возможно, не приветствует произвол, но оно действительно не признает верховенства права, которое считает бесплодным. Известен пассаж Конфуция на эту тему: «Если людьми руководит закон и требуемое единообразие достигается наказаниями, они постараются избежать наказания, но не будут иметь чувства стыда. Если же ими руководит добродетель, и требуемое единообразие будет достигаться правилами пристойности, то они будут иметь чувство стыда, что улучшит их нравы». Я согласен с этим. При суровых санкциях закона соблюдать его люди будут из страха перед наказанием, но излишний акцент на правилах заставит их считать, что им не доверяют как моральным субъектам. Без такого доверия поведение людей будет не моральным, а лишь соответствующим закону. При этом нельзя отрицать, что конфуцианское пренебрежение к верховенству права делает систему уязвимой для произвола: что вы будете делать, если ваш правитель не столь добродетелен?

Итак, каков же точный портрет конфуцианства? Это культура, которая ценит «бережливость, инвестиции, усердную работу, образование, организованность и дисциплину», как говорил Хантингтон о Южной Корее, или культура, которая ни во что не ставит практические знания, презирает предпринимательство и ограничивает верховенство закона?

Оба определения верны, за исключением того факта, что первое из них выделяет только те элементы, которые благоприятны для экономического развития, а второе — только те, что ему мешают. На самом деле формирование одностороннего взгляда на конфуцианство необязательно даже должно быть связано с избирательным включением элементов. Одну и ту же составляющую культуры можно интерпретировать как положительную или отрицательную. Все зависит от требуемого результата. Лучший пример — лояльность. Как я уже говорил, некоторые считают, что акцент на преданности сделал японскую разновидность конфуцианства более пригодной для экономического развития. Другие уверены, что упор на лояльности — это недостаток, поскольку приводит к ограничению творческого мышления, а следовательно, и меньшим инновациям.

Однако расщепление личности, как у главного героя повести Роберта Луиса Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», характерно не только для конфуцианства. То же упражнение можно проделать с любой другой системой культурных верований. Возьмем, к примеру, ислам.

Сейчас мусульманская культура, как считается многими, сдерживает экономическое развитие. Ее нетерпимость к разнообразию мешает предпринимательству и творческому духу. Ее концентрация на загробной жизни заставляет последователей меньше интересоваться земной жизнью, например накоплением богатств и ростом производительности. Ограничение деятельности женщин приводит не только к напрасной трате талантов половины населения, но и снижает предполагаемое качество будущей рабочей силы: плохо образованные матери дают детям плохое питание и не в силах помочь им в обучении, тем самым ограничивая их достижения в школе. «Милитаристские» тенденции (воплощенные в идее джихада, то есть священной войны против неверных) прославляют занятия войной, а не торговлей. В общем, идеальный мистер Хайд.

Вместе с тем можно сказать, что, в отличие от многих других культур, в исламской нетфиксированной социальной иерархии (потому многие индуисты из низших каст в Южной Азии обратились в ислам). Таким образом, люди, которые работают много и хорошо, могут быть воз­награждены. Более того, в отличие от конфуцианства, в исламе и в помине нет пренебрежения к промышленной и торговой деятельности. Сам пророк Мухаммед был торговцем. Будучи религией купцов, ислам обладает развитым чувством контрактов: брачные договоры подписываются даже на свадебных церемониях. Это способствует верховенству права и закона — в исламских странах специально подготовленные судьи появились на несколько веков раньше, чем в христианском мире. В исламе поощряется рациональное мышление и образование. Известна фраза Пророка: «Чернила ученого более священны, чем кровь мученика». Это одна из причин того, почему арабский мир в свое время опережал все остальные страны в математике, естественных науках и медицине. Более того, несмотря на наличие разных интерпретаций Корана, нет никакого сомнения в том, что на практике большинство ранних мусульманских обществ были гораздо более толерантными, чем христианские: например, именно поэтому многие евреи после Реконкисты в Испании в 1492 году бежали в Османскую империю.

Это доктор Джекил мусульманской культуры, которая поощряет социальную мобильность и предпринимательство, уважает коммерцию и контракты, подчеркивает важность национального мышления, толерантна к разнообразию, а следовательно, и к творческому духу.

Наше упражнение в духе доктора Джекила и мистера Хайда показывает, что не существует культуры, которая была бы однозначно хороша или плоха для экономического развития. Все зависит от того, что люди делают с «сырьем», поэтому могут доминировать или положительные, или отрицательные черты. Два общества в разное время или в разных географических условиях, работающие с одним и тем же сырьевым материалом (ислам, конфуцианство или христианство), могут выдать (и выдают) совершенно разные модели поведения.

Культурные объяснения экономического развития, не учитывающие этого факта, обычно являются не более чем выводами постфактум и, что называется, «крепки задним умом». Так, на рассвете капитализма, когда в большинстве экономически успешных стран преобладала протестантская разновидность христианства, многие указывали на то, что протестантизм уникальным образом подходит для экономического развития. Когда стали быстро развиваться католические Франция, Италия, Австрия и южная Германия, особенно после Второй мировой войны, универсальной культурой стали считать не протестантизм, а христианство в целом. Пока Япония не разбогатела, преобладал взгляд, согласно которому Восточная Азия плохо развивается из-за конфуцианства. Когда страна преуспела, этот тезис пересмотрели и стали утверждать, что быстрое развитие осуществляется из-за уникальной формы конфуцианства, поощряющей сотрудничество, а не индивидуальное обучение у наставника, якобы выходящее на перед­ний план в Китае. Затем хорошие результаты стали демонстрировать и Гонконг, Сингапур, Тайвань и Корея, так что суждение о разновидностях конфуцианства было благополучно забыто. В итоге конфуцианство в целом внезапно стало оптимальной культурой для развития, поскольку в нем подчеркивается важность усердного труда, бережливости, образования и подчинения авторитетам. Сегодня, когда мы видим, как мусульманские Малайзия и Индонезия, буддистский Таиланд и даже индуистская Индия демонстрируют существенный прогресс в экономике, наверняка появятся новые теории, которые будут воспевать уникальность этих культур для экономического развития (и намекать на то, что авторы теорий знали это с самого начала).

Итак, я показал, как тяжело определить культуры и понять всю их сложность, а не то чтобы найти какой-либо идеал для экономического развития. Но если даже определение оказывается такой сложной задачей, то попытки объяснить с помощью культуры что-либо еще (например, экономическое развитие) влекут куда большие проблемы.