Коррупция и недостаток демократии — серьезные проблемы для многих развивающихся стран. Однако отношения между ними и экономическим развитием намного сложнее, чем предполагают злые самаритяне. Недооценка сложности вопроса о коррупции объясняет, например, почему столь многие политики из развивающихся стран, которые приходят к власти, декларируя борьбу с коррупцией, не только не справляются с ней, но и сами в итоге получают обвинения в продажности и даже попадают в тюрьму. Тут можно вспомнить латиноамериканских президентов: бразильца Фернанду Колора ди Мелу и перуанца Альберто Фухимори. Если говорить о демократии, то представление неолибералов о том, что она способствует появлению свободного рынка, который, в свою очередь, идет на пользу экономике, очень сомнительно. Между демократией и свободным рынком существуют серьезные противоречия, а последний едва ли способствует экономическому росту. Если демократия и содействует развитию, то не посредством введения свободного рынка, вопреки утверждению злых самаритян.

Более того, рекомендации неолибералов по этому вопросу не только не решают проблемы коррупции и недостатка демократии, но даже усугуб­ляют их. Отказ от регулирования экономики в целом и введение большего числа рыночных сил в управление государством в частности обычно не сокращает, а увеличивает коррупцию. Принуждая к либерализации торговли, злые самаритяне тоже поощряют коррупцию: сокращение выручки государства приводит к снижению зарплат государственным чиновникам, что вызывает мелочную продажность. Постоянно кивая в сторону демократии, многие при этом пропагандируют меры по ее ослаблению. Частично это вызывается самим дерегулированием, которое расширяет сферу деятельности рынка, а демократии сужает. Но по большей части демократию подрывают сознательно: связывают правительству руки жестким внутренним законодательством или международными соглашениями, предоставляют политическую независимость центробанку и другим государственным учреждениям.

Некогда отринув политические факторы как малозначительные детали, которые не должны вставать на пути хорошей экономики, в последнее время неолибералы внезапно активно ими заинтересовались. Причина очевидна: их экономическая программа, предназначенная для развивающихся стран и внедряемая «Несвятой Троицей», состоящей из МВФ, Всемирного банка и ВТО, приводит к серьезным неудачам (вспомните Аргентину в 1990-е) и почти не дает положительных результатов. Поскольку злые самаритяне и помыслить не могут, что свободная торговля, приватизация и другие принципы могут оказаться неверными, «объяснение» провала все чаще ищут в не связанных с методами факторах: политике и культуре.

В этой главе я показал, что неолиберальные попытки объяснить провал своих методов такими политическими проблемами, как коррупция и недостаток демократии, неубедительны, а также указал, что предлагаемые решения этих проблем часто только усугубляют ситуацию. В следующей главе рассмотрю еще один, не имеющий отношения к их методам фактор — культуру, которая быстро становится модным объяснением неудач в развитии благодаря ставшей недавно популярной теории «столкновения цивилизаций».

Посетив множество заводов в одной развивающейся стране, австралийский консультант по менеджменту сказал пригласившим его правительственным чиновникам: «Я был впечатлен дешевизной вашей рабочей силы, но вскоре разочаровался, когда увидел этих людей за работой. Безусловно, им мало платят, но и труд их стоит немного. Посмотрев на рабочих, решил, что вы подобны медленному бегуну-марафонцу, для которого хороший результат — не самоцель. Я поговорил с некоторыми менеджерами, и они сказали, что национальные привычки искоренить невозможно».

Разумеется, австралийский консультант был обеспокоен тем, что рабочие в стране, куда он приехал, не обладали нужной трудовой этикой. Он был еще довольно вежлив — в противном случае мог просто назвать их лентяями. Неудивительно, что эта страна была бедной (не то чтобы совсем бедной, но уровень ее дохода составлял примерно четверть австралийского). Промышленники, в свою очередь, соглашались с иностранцем, но были достаточно умны, чтобы понять, что «национальные привычки», или культуру, изменить не так-то просто, если вообще возможно. Как отмечал немецкий социолог и экономист XIX века Макс Вебер в своей ключевой работе «Протестантская этика и дух капитализма», существуют культуры, например протестантская, которые лучше, чем остальные, приспособлены для экономического развития.

Однако страной, о которой идет речь, была Япония 1915 года. Сейчас кажется довольно странным, чтобы кто-то из Австралии (сейчас эта нация известна своим умением отлично проводить время) мог назвать японцев лентяями. Но именно так большинство людей западных стран видели Японию всего век назад.

В своей книге 1903 года Evolution of the Japanese («Развитие японцев») американский миссионер Сидней Гулик отмечал, что многие японцы «производят впечатление… ленивых и совершенно безразличных к течению времени». Меж тем он не был поверхностным наблюдателем. Гулик прожил в Японии 25 лет (1888–1913), хорошо знал японский и преподавал в университетах этой страны. После своего возвращения в США прославился кампанией за расовое равноправие, которую вел от лица американцев азиатского происхождения. Тем не менее он получил достаточно подтверждений культурного стереотипа восприятия японцев как людей «беспечных» и «эмоциональных», которым присущи такие качества, как «легкомыслие, отсутствие малейшей заботы о будущем, жизнь по большей части сегодняшним днем». Сходство между этим наблюдением и тем, что было сделано в Африке сегодня, в данном случае самим африканцем — камерунским инженером и писателем Даниэлем Этунга-Мангеле, просто поразительно: «Африканец, укорененный в культуре своих предков, настолько убежден, что прошлое может только повторяться, что о будущем он заботится только поверхностно. Но ведь без понимания будущего в динамике нет планирования, нет предвидения, нет созидания сценариев; другими словами нет средств повлиять на течение событий».

Вернувшись из поездки в Азию в 1911–1912 годах, Беатриса Уэбб, известная руководительница Фабианского общества британских социалистов, заявила, что у японцев «ужасные представления о досуге и совершенно невыносимые взгляды на личную независимость». Она утверждала, что в Японии «совершенно очевидно, стремление учить людей думать не существует». Еще более язвительно она высказалась о моих предках. Корейцев она описала так: «12 миллионов грязных, вырождающихся, мрачных, ленивых, лишенных религии дикарей, которые болтаются без дела в грязных белых одеяниях самого неуместного сорта и живут в грязных земляных хижинах». Неудивительно, что, по ее мнению, «если кто-нибудь и сможет вырвать корейцев из их нынешнего варварского состояния, так это японцы», хотя и о них она была невысокого мнения.

И дело было не просто в западном предубеждении против восточных народов. Британцы говорили подобные вещи и о немцах. До немецкого экономического подъема середины XIX века британцы привычно считали немцев «тупыми и мрачными людьми». «Лень» — вот то слово, которое часто связывали с немецкой натурой. Мэри Шелли, автор «Франкенштейна», после особенно досадной перебранки со своим немецким кучером в раздражении писала: «Немцы никогда не торопятся». И не только британцы. Французский производитель, нанявший немецких работников, жаловался, что они «работают как и когда им заблагорассудится».