Я открыла последнюю коробку. Она была набита рваной бумагой, защищавшей стеклянный купол головы. Я осторожно подняла его. В одном месте купол был вдавлен и украшен большой трещиной с разбегающимися во все стороны лучами, которая напомнила мне о том, как Паладин подвергся атаке Видина Квиндара.

Это был просто робот, но именно он провел со мной все мое детство, и я никогда не знала более доброго и терпеливого опекуна. Паладин также заботился об Адране и до нас обеих – о нашей матери. Мне всегда хотелось плакать, когда Адрана насмехалась над слабостями робота, как будто машина не может иметь чувств. Но у меня не хватало смелости бросить ей вызов по этому поводу. Да и зачем? Паладин был всего лишь машиной, причем медленной и потрепанной, которая все время барахлила и падала.

Теперь Паладин был разобран и упрятан в ящик, как будто в ожидании момента, когда отец наконец-то решится его вышвырнуть.

– Ты просто пытался защитить нас. И я благодарна тебе, Паладин. Ты не заслуживаешь того, чтобы кончить вот так, весь разбитый и разломанный. Только не после всех тех лет, что ты прожил. – Потом я вспомнила о Пилигриме и о том, что сказал мне тот робот. – Я слышала, что ты мог быть героем, Паладин. Но с тобой дурно обошлись. Я хочу в это верить. Я действительно в это верю. Жаль, что я не могу спросить, помнишь ли ты Последние Дожди Сестрамора.

В конце концов мне стало ясно, что это выше моих сил. Я собрала детали и сложила их обратно в коробки, примерно так же, как нашла. Запихнула разорванную бумагу обратно рядом с куполом головы и прижала крышки коробок. Но я слишком устала, чтобы убрать их обратно в чулан.

– Арафура? – спросил отец, когда снова пришел меня навестить и напоить крепким чаем с медовым привкусом. – Ты меня слышишь? Прошло уже достаточно времени с тех пор, как ты вернулась. Мне нужно тебе кое-что сказать. Это касается тебя самым непосредственным образом.

– Что ты сделал с моими вещами?

– Я сохранил то, что, как мы оба знаем, будет для тебя самым важным, – ответил он с таким видом, словно я должна была поверить в сказанное. – Хорошие вещи. Не те, которые будут постоянно напоминать тебе об ужасном пережитом опыте. О том, через что пришлось пройти тебе и мне. – Он склонил голову набок, глядя на меня с отцовской нежностью, о которой мечтает любая дочь, и мне больно было осознавать, что я хочу сбежать от него, из его дома. – Я не могу потерять еще одну столь дорогую для меня вещь.

– Вещь?

– Ты знаешь, о чем я. Когда мы с твоей матерью прибыли на Мазариль, у нас были планы и мечты всем на зависть. Новый мир, новая жизнь – шанс начать все заново. Я видел, как эта новая жизнь простирается перед нами, как этот дом заполняется смехом и радостью, а две наши дочери растут – и мы ими гордимся. Мы же не так много просили, правда? Просто немного довольства, хорошую и счастливую семейную жизнь. Мы с твоей матерью никогда не желали большего. – Он сжал мою руку, и я услышала надлом в его голосе. – Когда чума отняла твою мать, это меня чуть не сломило. Сквозь все трудности, пережитые вместе, все тревоги и смутные времена, предшествовавшие Мазарилю, мы пронесли любовь друг к другу. Я знаю, некоторые не вынесли бы подобных испытаний, но нас они лишь сделали сильнее, увереннее и научили благодарности за то, что у нас было. И когда в нашу жизнь вошла Адрана, а за нею – ты, мы почувствовали себя еще более счастливыми. Мы знали, что никогда не станем такими богатыми и важными, как некоторые, но это не имело значения. У нас были две прекрасные дочери, и мы чувствовали себя королем и королевой всего сотворенного мира. – Он с трудом сглотнул. – А потом ее отняли, и у меня остались только вы две. Если ты и была мне дорога раньше, то это было ничто по сравнению с тем, что ты значила для меня после смерти Трессы. Я видел ее в тебе, и, пока ты была со мной, какая-то часть ее все еще жила в этом доме – все еще дарила свою любовь и доброту.

Отец почти никогда не упоминал нашу мать по имени. Как будто оно было чем-то священным, чем-то таким, что могло истереться, если использовать его слишком часто.

– Мы уехали не потому, что нам здесь не нравилось, – сказала я. – Это было сделано, чтобы помочь тебе. Чтобы заработать деньги, чтобы нам не приходилось все время жить в страхе. После тех неудачных инвестиций…

– Это была небольшая потеря по сравнению с тем, во что нам обошелся Видин Квиндар.

– В конце концов я собиралась вернуться. Тебе не нужно было тратить деньги на этого паука. О, папа! Разве ты не видишь, что мы сделали это из любви, сокрытой глубоко внутри? Мы просто хотели помочь – даже если это означало причинить боль в краткосрочной перспективе.

– Я знаю, что твои намерения были разумны. – Он снова сжал мое запястье, подчеркивая этот момент. – Ты хорошая девочка, и Адрана была хорошей. Но это не отменяет того факта, что вы подвергли себя огромной опасности. Тебе повезло – в отличие от Адраны.

– Она не умерла. – Я немного приподнялась, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – Я это знаю. Я услышала ее через кости. Она все еще там, и я собираюсь найти ее снова. Ты забрал все мои книги, но я не перестану думать о космосе и о том, что она все еще где-то там. Пройдет совсем немного времени, и я смогу делать все, что захочу: покинуть этот дом, покинуть Мазариль, наняться на какой-нибудь корабль.

– Ты все еще ребенок. Юридически, я имею в виду. В глазах закона.

– Это ненадолго.

– Именно это я и хотел обсудить. – Он кусал губы, подбирая слова, которые явно не могли мне понравиться. – Я слишком сильно люблю тебя, Арафура. Вот почему я поговорил с доктором Морсеньксом, мы обсудили возможные варианты. Доктор Морсенькс согласен с тем, что, учитывая все обстоятельства и тот факт, что ты не получила должного образования, будет неправильно взваливать на твои плечи бремя взрослой жизни. Тебе нужно время, чтобы все это пережить. Через три месяца ты достигнешь совершеннолетия, это правда. Но закон имеет некоторую гибкость в этом отношении. Он признает, что дата не может рассматриваться как некий неподвижный портал между одним состоянием развития и другим.

Я начала вникать в суть сказанного – и меня как будто обдало ледяной водой.

– Нет.

– Все хорошо, – проговорил он, потянувшись к моей руке. – Это не причинит тебе вреда, и лечение можно проводить одновременно с терапией против светового плюща. Эффект не будет постоянным. Лишь на несколько месяцев… или на полгода, самое большее – на год… и я сохраню тебя как дочь, которую мне никогда не следовало терять.

Я вырвалась из его хватки:

– Нет!

– Все уже сделано, – ласково сказал отец. – Так что нет смысла протестовать по этому поводу. Я с самого начала знал, что ты не очень хорошо это воспримешь. Это понятно, и я не стал думать о тебе хуже. Я вижу в тебе дух твоей матери. Но ты должна смотреть на вещи и с моей точки зрения. У меня вырвали что-то ужасно драгоценное. Я вернул тебя, но, если все пойдет своим чередом, ты снова меня покинешь. И я не смогу этого вынести.

– Ты не можешь так поступить.