С момента создания группы Sweet Children в 1987 году Green Day выступали в клубе 924 Gilman Street не менее сорока семи раз. Но к тому моменту, как в начале декабря 1994 года их «Конверсы» коснулись земли в международном аэропорту Сан-Франциско, группа уже больше года как была изгнана из клуба. В обвинительном листе было написано, что они подписали контракт с крупным лейблом и, покуда этот статус сохранялся, они нежеланные гости на сцене.

Кажется, что на фоне оглушительного шума, который наделал Dookie, это изгнание – мелочь. Но когда Green Day останавливались, чтобы заправиться в своих старых районах, отчуждение ощущалось все острее. Gilman Street был центробежной силой сцены района Залива, и в течение четырех лет после гибели Operation Ivy Green Day были самой популярной группой. Но теперь, по мнению многих, они скомпрометировали революцию. Билли Джо Армстронг, Майк Дернт и Тре Кул были меньшевиками по сравнению с большевиками Gilman. Конечно, если закрыть глаза на изгнание из клуба, то даже в этом случае Green Day могли бы появиться там только под псевдонимом и в условиях строжайшей секретности. Но вердикт панк-судилища был оглашен. На Green Day наложили самую страшную санкцию под номером восемьдесят шесть.

«Это место было горячим, – говорит Тре Кул, – и остается таким по сей день. Они постоянно борются за существование. Но я видел, что наша публика изменилась, и это уже не публика Gilman. На наших концертах уже возникали беспорядки. Последнее, чего мы хотели, – это чтобы тысячи людей высыпали на улицы Беркли перед дверями Gilman».

Тем не менее…

«Конечно, когда тебе запрещают слопать печеньку, ты тут же начинаешь ее хотеть. Но в этом смысле я не особо беспокоился. Меня больше беспокоило, что некоторые журналисты пытались раздуть из мухи слона. Они пытались подколоть нас и чуть ли не открыто нападали. Они критиковали нашу историю, потому что это могло бы стать хорошим сюжетом для журнала. Так что это немного раздражало. Но я не имел ничего против Gilman. Просто обидно, когда на нашу историю и наследие нападали люди, которые не имели права даже печатать слово Gilman на машинке».

Билли Джо Армстронг отнесся к изгнанию группы с меньшим энтузиазмом. Для него 924 Gilman Street был своего рода школой. Это его альма-матер, и то, что его имя вычеркнули из списка почетных студентов, стало для него сильным ударом. У двадцатитрехлетнего парня не было другого средства борьбы с потрясениями и неурядицами, свалившимся на него, кроме как с помощью любимого ремесла. «Я никогда не скрывал, что это меня беспокоит, и реагировал на это, – сказал он Лоуренсу Ливермору. – И это проявилось в музыке». После короткого отдыха трио вскоре приступило к работе, доказывая правило, что группа, которая играет вместе, остается вместе. Возможно, Green Day больше не ютились в тесной квартире, но в ситуации, когда весь мир ополчился против них, группа была уверена – шоу должно и будет продолжаться. «Я помню, что в то время мы чувствовали настоящую необходимость в том, что делали, – говорит Майк Дернт. – Было настоящее желание заявить о себе и сказать: “Нет, мы здесь всерьез и надолго”. Для нас было очень важно, чтобы люди знали, что мы не очередная однодневка».

Это желание не было ни театральным, ни истеричным и сопровождалось нотками презрения и даже отвращения. Не прошло и года, как розовые очки Green Day раскололись на тысячу осколков.

Ни одна песня не воплощает эти перемены лучше, чем «86». Названная в честь окончательной санкции 924 Gilman Street, композиция длиной две минуты и сорок семь секунд представляет собой мастер-класс по вызывающе дерзкому смирению. Не до конца ясно, является ли местом действия песни сам клуб. Но что не вызывает сомнений, так это обида и злость, с которой Билли Джо Армстронг поет о вещах не столько потерянных, сколько украденных. Необычно, что песня «86» написана от второго лица, будто певец слушает лекцию, но не отвечает на нее. «Что привело тебя сюда? / Ты что-то потерял, когда был здесь в последний раз? – спрашивает он. – Тебе никогда этого не найти, / Это похоронено глубоко вместе с твоей личностью». В другом куплете ему советуют «выйти через черный ход / и больше никогда не показываться на глаза» и «отойти в сторону и не загораживать проход, / и смотри, чтобы дверь не ударила тебя по заднице». Будто у адресата этого утомительного напутствия есть какие-то сомнения, ему говорят, что «из 86-го возврата нет». Для ясности ему напоминают об этом еще одиннадцать раз. И опять же, чтобы убедиться, ему трижды повторят, чтобы он «даже не пытался» вести переговоры об изменении этих условий.

К этому времени двойственное отношение Green Day к славе стало лишь более запутанным. Группа объявила бойкот прессе, но сделала исключение для дорогих изданий, таких как Spin и Rolling Stone. Они держали цены на билеты ниже двадцати долларов («Мы не думаем, что стоим двадцать два с половиной доллара», – сказал Тре Кул в интервью Rolling Stone), но выступали на площадках размером с «Окленд Колизеум-арену». («Когда они уходят на мейджор, вам больше никогда не видать их в Gilman Street, – заметил Фэт Майк. – Вместо этого вы увидите их в «Оклендском Колизее». Я видел, и это ни хрена не весело».) Группа также отказалась от команды менеджеров и решила сама заниматься своими делами, что, по словам Тре Кула, «очень плохая идея». Но он добавляет: «В этом был и положительный момент, потому что мы поняли, как много работы уходит на то, о чем мы даже не задумывались и чем на самом деле не хотим заниматься. Но это дало нам хорошее представление о том, что происходит в бизнесе, помимо самой музыки».

Группа даже была готова отложить концерт в конференц-центре «Ниагара-Фолс», чтобы выступить в программе «Позднее шоу с Дэвидом Леттерманом». Каким бы сомнительным ни показался этот шаг, по крайней мере, они выступили достойно. «Когда они впервые пришли к нам на передачу, то напугали меня до смерти, – сказал лучший ведущий в истории американского телевидения, – но с тех пор они продали миллионы альбомов». Еще до того, как имя Green Day сорвалось с губ Леттермана, Тре Кул заиграл начальные такты песни «86», которая так и не была выпущена в качестве сингла. Билли Джо Армстронг в пиджаке и галстуке в горошек играл на своей гитаре Блу, которая висела так низко, что нижняя половина ее корпуса болталась около колен. Его глаза круглые, как мячики для гольфа. Его голова дергается, словно от ударов тока. Слева от него Майк Дернт подкрепляет злодейские аккорды друга сложной басовой линией, которая делает песню осязаемо мясистой. Тот факт, что ему удается играть, даже подпрыгнув в воздух, только добавляет великолепия выступлению.

Звук – словно молния, которая вырвалась на свободу и ищет, в кого бы ударить. Группа всем видом источает яд.

Роб Кавалло говорит, что в это время он бы не назвал Билли Джо Армстронга «абсолютно несчастным», но считает, что 1995 год «был периодом адаптации. Я думаю, если уж на то пошло, это был случай, когда нужно быть осторожным в своих желаниях. Многие ребятишки говорят: “Я хочу быть богатым и знаменитым”. Но, когда они становятся богатыми и знаменитыми, происходит следующее: они понимают, что их жизнь изменилась гораздо больше, чем они думали. Жизнь стала намного сложнее. Все, что вы делаете, даже поход в местную кофейню, уже не такое простое дело, как раньше. И я думаю, что они просто приспосабливались к этому, пытались примириться с этой мыслью. И да, они испытывали некоторое чувство вины за успех. Невозможно переоценить количество перемен, через которые им пришлось пройти… Вы должны помнить, откуда они пришли. Когда я впервые встретил их, они были почти что бездомными. У них не было денег, у них не было ничего. А потом вдруг они стали миллионерами».