Первым Мэнлиг решил проведать тысячника Сагана. Выбрав время, он выехал к нему в начале осени, как только начала желтеть трава. Кокэчу рассказал ему, как того разыскать. Саган со своим куренем – той самой тысячей Есугея, вождем которого он был все последние годы – кочевал теперь по восточным границам племени, куда направил его Таргудай, ограждая племя от татар, не давая давним врагам приближаться к приононским низинам.

Мэнлиг добрался до куреня Сагана на южной стороне реки Улзэ в три с половиной дня. Выехав на вершину холма и в широкой низине увидев плотно поставленные юрты куреня, Мэнлиг отметил про себя, что по ширине он не изменился с тех пор, когда был жив Есугей и они вместе приезжали к Сагану. «Значит, воины еще не разбежались, – успокоенно подумал он. – Вместе переживают смутное время, это хорошо… Хорошо бы если и другие тысячи были так же в целости».

Саган встретил его неприветливо. Тревога и недовольство открыто выступили у него на хмуром лице, когда он увидел вошедшего в его юрту Мэнлига. Движением бровей выпроводив жену и двоих сыновей-подростков, он скупым жестом пригласил Мэнлига к очагу и сказал прямо, без обиняков:

– Год назад ты пришел к нам и бросил безумный клич воевать против всех за осиротевшее знамя нойона, я отказался идти в ту пропасть. Что у тебя на этот раз?

Мэнлиг не удивился такой встрече, помня его поведение после смерти Есугея, и произнес заготовленные заранее слова:

– Ты, Саган-нойон, не забыл, что я потомок древних шаманов-зааринов?.. Время от времени во мне просыпаются мои способности и я общаюсь с духами ушедших от нас. Недавно я говорил с Есугеем, так вот, он велел передать тебе, чтобы ты не распускал свою тысячу и удерживал от этого других тысячников. Он сказал, пусть до поры служат Таргудаю, но войско мое пусть сохранят, а то несдобровать им, если я приду к ним и спрошу за все… Вот что он передает вам, а вы ведь хорошо знаете своего нойона: если он действительно спустится оттуда, вы сильно пожалеете… Или ты не так думаешь? Тогда скажи мне, а я передам ему наверх.

Саган заметно оробел после его слов. Он разгладил нахмуренные брови, провел рукой по седым, туго стянутым назад волосам, и с видимым смирением спросил:

– А для чего это нужно?

– Об этом он мне ничего не сказал. Я только выполняю его волю – передаю тебе его слова.

Мэнлиг недоверчиво оглядел его.

– А ты сам не догадываешься?

– Почему же, догадываюсь… У Есугея остались наследники, скоро они вырастут и войдут в силу, встанут на ноги. И они уже сейчас показывают свое нойонское нутро. Старший его сын Тэмуджин не отдал отцовское знамя дядьям, прогнал в прошлом году самого Таргудая, наверно, ты слышал… И ты подумай: если он таков жеребенком, то каким подрастет лончаком[22]?

– Да, когда вырастет он, видно, не хуже своего отца будет…

– Вот-вот… Я, ты это знаешь, в прошлом году, глядя на тебя, отошел от всех этих дел и думал пожить себе в сторонке, не вмешиваясь ни во что, а вот пришел ко мне во сне Есугей-нойон и приказал передать тебе это. Что мне делать, если велит мой нойон? Я заседлал коня да поехал исполнять – куда я денусь?.. Мы с тобой, да и многие другие, в свое время поднялись на ноги рядом с его знаменем, а оно теперь находится у наследника, поэтому мы не должны стоять в стороне, не то Есугей достанет нас, не успеем моргнуть глазами как в его лапах окажемся, ты ведь хорошо помнишь его… Да и предки наши осудят нас, а то и сами боги отвернутся. Потому я и от своего имени скажу тебе: давай будем делать то, что велит нам наш нойон.

– Хорошо, мы сохраним войско, а потом что?

– Надо ждать знака от Есугея.

– А будет ли этот знак?

– А Есугей когда-нибудь говорил впустую?

Саган опустил глаза, было видно, раздумывал.

– Хорошо, я выполню его приказ.

– И другим накажи, пусть живут, как жили, но пусть они делают все, чтобы воины не расходились, – наказывал ему Мэнлиг, а потом широко улыбнулся, скрепляя старую дружбу: – Ну что, главное мы с тобой решили, теперь скажи своим, чтобы принесли мою переметную суму…

До поздней ночи они вдвоем просидели за мясом и вином. Мэнлиг выпытывал у того обо всем, что происходило у них и узнал, что войско Есугея сохранилось в целости, до последнего человека: даже те немногие, которые с распадом киятских улусов стали разбегаться, пришли обратно и дали слово оставаться со всеми до конца. Подчиняются они Таргудаю только в том, где им кочевать и какие границы охранять, а внутренние дела решают своим советом, не слушая тайчиутских нойонов, и те, зная безрассудных храбрецов Есугея, не решаются встревать. Но долго такое протянуться не может – это тысячники понимают – рано или поздно не нойоны, так старейшины решат развести их по родам племени. Думая, куда им приткнуться, чтобы оставаться вместе, в начале этой зимы тысячники попросились под руку к Даритаю – как к наследнику Есугея – тайно ездили к нему с поклоном, но тот перепугался и отмахнулся от них, как от восточных чертей, требуя больше не приближаться к нему.

Домой Мэнлиг ехал довольный: он, и никто другой, остановил распад улуса Есугея, направил воинов под их исконное знамя – это будет начало нового улуса, владения его наследника. И Кокэчу со своими шаманами оберегают его. Придет время, сядет Тэмуджин на ханский войлок и оценит их труды: не дядья-кияты помогали ему в трудную пору – те уже хорошо показали себя, чего они стоят – а они, отец с сыном, Мэнлиг и Кокэчу, люди рода хонхотан, уж это-то Тэмуджин должен понимать…

Ехал Мэнлиг по безлюдной степи и напряженно обдумывал: «Он уже сейчас видит, что на своих-то сородичей ему нельзя опереться: предадут, обманут, сбегут, а тут рядом мы, хонхотаны, люди твердые и надежные… Мы ведь тоже родня им, хоть и дальняя – вместе с ними от самого Хайду исходим… А Тэмуджин молод, нутро хоть и отцовское, прямое, но еще не отвердело… если привяжется душой к нам и возвысит нас с Кокэчу… то уж не приходит ли время хонхотанов в нашем племени? Правили тайчиуты, правили кияты, а мы, хонхотаны, чем хуже их?.. И жеребцы в табуне ведь сменяют друг друга, уходят ослабевшие, приходят им на смену другие… А мой Кокэчу рядом с Тэмуджином… пожалуй, и умнее и проницательнее будет… если умело возьмет его в свои руки… то шаману и на трон не нужно садиться… а люди кругом будут видеть: пришло время хонхотанов… а я старейший среди них… ведь само все идет в руки…»

Оэлун встретила его буднично и просто. Сидя на женской стороне очага в ягнячьем халате и простой войлочной шапке, она пригласила вошедшего Мэнлига сесть, указав на место у очага, ниже хоймора. Домочадцы, предупрежденные ею заранее, покинули большую юрту: Оэлун хотела поговорить с гостем с глазу на глаз.

Мэнлиг низко поклонился онгонам, пав на колени, коснулся лбом земли. Выпрямившись, он нашел взглядом новый кожаный онгон – Есугея – поклонился ему вторично и только тогда присел на указанное место.