– Все сейчас мы не съедим, животы не вместят, – сказал хоринский Тэгшэ, оглядывая возбужденные лица вокруг. – Может быть, часть оставим на потом?

– Что ты говоришь? Сварим все сейчас, – решительно настаивал пожилой найман Мэрдэг. – Сырое мясо хранить надо будет снаружи, на морозе, а днем еще увидит кто-нибудь, утащит наше добро.

– Да это все сразу ни в какой котел не влезет, – озабоченно говорила Хулгана. – Ну ничего, частями сварим, ночь впереди длинная.

– Зато наедимся вкусного вволю, – радостно вторила ей Хун. – А оставшееся потом будем разогревать.

– Ну и добычлив ты оказался сегодня, Тэмуджин, – говорил пожилой Тэгшэ, усаживаясь на свое место у хоймора. – Расскажи нам, как такое богатство тебе досталось? Кому-то подвез топливо, наверно, или еще что-нибудь?..

– Нам-то уж такого изобилия никто не даст, – улыбнулся Халзан, дружелюбно косясь на него. – А нойон и в плену останется нойоном, ведь кости и кровь не меняются, и ему мало не дашь… Так ведь, Тэмуджин?

Мужчины расселись вокруг, глядя на Тэмуджина, приготовившись слушать. Хулгана и Хун достали толстые засаленные доски, принялись нарезать мясо. Проворно кромсая большими кусками, они выжидающе бросали взгляды на него.

Тэмуджин, сдержанно улыбаясь, обвел глазами всех, стал рассказывать:

– Захожу сейчас в молочную юрту, смотрю, а там никого нет. Вижу, мясо на досках лежит, наверно, приготовили, чтобы варить. Ну, думаю, Таргудай опять кого-то в гости позвал, хотят готовить угощение. А потом я вдруг подумал: они будут есть все это, а мы опять их объедки грызть? Ну, нет, думаю, мы тоже люди и хоть один раз человеческой пищи попробуем… нашел я там этот мешок, до половины арсы напихал, сверху все это мясо положил и скорее бежать оттуда… Вынес, тащу по куреню, а сам думаю: хоть бы не встретился никто, не увидели бы…

Рассказывая, он заметил, как испуганно застыли лица у слушавших его рабов. Женщины перестали резать мясо. Мужчины растерянно переглядывались между собой. Тэмуджин, не выдержав, прыснул, расхохотался, валясь от смеха на спину.

– Слава западным богам, он пошутил, оказывается, – успокоенно переводили дыхание рабы. – А то украдешь у Таргудая, а он за кусок мяса тебя живьем своим собакам скормит. Лучше побыть голодным, чем взять у него…

– Хха-хха-ха-ха-ха!.. – Тэмуджин бессильно трясся от хохота и не мог остановиться; он пытался привстать, сесть на свое место, но новые толчки смеха валили его обратно на землю.

Тэмуджин чувствовал, что пора прекратить этот уже становящийся глупым свой смех, но ничего не мог поделать с собой, и почти без сопротивления отдавался весь облегчающему душу бездумному хохоту.

Наконец, ему будто полегчало, отступило бурное веселье. Он сел, вытирая с обеих щек обильно выступившие слезы, но, оглядев лица рабов, уставившихся на него, он снова зашелся в нестерпимом хохоте и повалился обратно на спину… Рабы недоуменно переглядывались между собой.

– Что это с ним случилось? – опасливо глядя на катающегося по земле Тэмуджина, спросил меркитский Халзан. – Что-то он не так смеется…

– Нет ничего страшного, – сказал Мэрдэг. – Просто его прорвало после долгого молчания… Ведь он с самой облавной охоты, кажется, ни разу не улыбнулся и в день больше двух слов не сказал. Вот и идет сейчас из него все, что накопилось. Выльется все и он перестанет… только потом спать может долго…

Тэмуджин, услышав его слова, заставил себя замолчать, через силу добрался до своего места у стены и, не дожидаясь еды, заснул крепким сном.

С южных степей не переставая дули легкие и теплые ветры. Солнце, добравшись до зенита, припекало пока еще слабоватым, мягким теплом, но с каждым днем оно набирало все больше сил.

С холмов и низин сошел последний снег и теперь лишь в горной тайге, на склонах темных падей люди, заезжая туда за жердями и прутьями, все еще видели посиневшие, усохшие остатки сугробов.

Скот быстро оправлялся от весенней бескормицы; коровы и лошади окрепли на ногах. Вылиняв, они наверстывали потерянное, жадно рвали остатки прошлогодней ветоши вместе с пробивающейся сквозь влажную, напитанную талой водой, землю мягким пушком свежей зелени. Вприпрыжку поспевали за ними настырные козы и овцы.

В середине месяца хагдан[25]в небе показались журавлиные клинья. В облачной вышине с усталыми кликами первые из них пролетели долину Онона, держа путь на север, волнистыми тонкими нитями скрываясь в голубоватом мареве неба. За ними летели другие и вскоре появились те, что покружив над холмами и сопками, находили свои родные болота и озера, садились, выискивая те самые кочки и камыши, в которых они когда-то вылупились из яиц и, может быть, не один десяток высидели сами. За журавлями потянулись гуси и лебеди, цапли, другие мелкие птицы… Несметными тучами заполняли небо суетливые утки.

Рода племени монгол один за другим перебирались на весенние пастбища. Среди ближних к тайчиутам родов первыми двинулись бесуды и генигесы, за ними пошли сами тайчиуты, потянулись сулдусы, хабтурхасы, арулады, кияты… Все шло как обычно, из года в год: табуны и стада, гонимые пастухами, вступали на новые пастбища, за ними вереницами тащились бычьи, верблюжьи арбы, огромными толпами шли верховые, и на пустынных еще вчера урочищах появлялись тысячные курени, оглашались окрестности шумом и голосами, лаем собак, мычанием дойных коров, к травянистым берегам рек и озер протаптывались новые тропы…

В этом внешне обычном движении было одно новое, пока еще незаметное постороннему глазу – рода на этот раз шли на свои весенние пастбища без прежнего согласия и уговора между собой. Не было обычной договоренности между ними ни о том, когда всем трогаться с зимних стоянок, ни о том, какие земли занимать весной, а какие оставить на лето, ни о том, кому на этот раз уступить лишние урочища соплеменникам, чтобы все могли одинаково напитать свой скот и приготовиться к следующей зиме…

Таргудай, перестав пить архи и на время протрезвев, до начала новой луны ждал, когда приедут к нему родовые нойоны, чтобы обсудить предстоящую кочевку. Не дождавшись никого кроме киятов да некоторых самых захудалых, кому и жить без прикрытия крупных родов было невозможно, он понял, что основные рода племени окончательно отвернулись от него – и не только дальние, но и многие ближние, которые много лет были вместе с ним. Понимал он и то, что причиной тому были неудача на облавной охоте, а больше того – неудачный набег на южные земли.

Такое беспорядочное кочевание всегда таило для племени опасность разлада изнутри. Переставшие договариваться друг с другом рода порознь шли на свои старые пастбища и жили там спокойно, без столкновений лишь первое время. Как только – из-за больших снегопадов или наводнений – оставались без пастбищ одни рода, они вынуждены были занимать свободные земли у соседей – и тут начинались споры, обиды и драки…