всех заводах, когда началась перестройка и люди научились считать деньги. Кстати, борьба с Соболевым завершилась сокрушительной победой Марка Семёновича. В одном из своих писем в КПК при ЦК КПСС он отметил, что заместитель министра Соболев по общему количеству авторских свидетельств на изобретения в разных технических отраслях вряд ли имеет соперников в нашей стране…

В КПК это обвинение, по всей вероятности, вызвало большой интерес — вспомним первую главу этой книги. И в результате 2 декабря 1979 года в газете «Социалистическая индустрия» появился фельетон «Чужим умом», где наш замминистра предстал не с лучшей стороны. Такие статьи о людях, занимавших высокие посты, не появлялись без указания самых высоких партийных инстанций.

Вспоминая содержание этой статьи сейчас, я прекрасно понимаю, что Соболев не совершил ничего такого, за что его можно было осудить: совместное изобретательство не запрещалось законом. Просто существующая система в тот момент была настроена на осуждение начальства, иногда незаслуженно получающего деньги за внедрение изобретений. Например, по всей стране ходила шутка: «Какая разница между автором и соавтором? Такая же, как между пением и сопением». Я считаю, что данная кампания была безобразием и незаслуженно оскорбляла авторитетных людей. Разве того же Белгородского или Абрамова можно не считать соавторами? Да они были во сто крат больше авторами, чем некоторые технические исполнители, по ряду объективных и субъективных причин попадавшие в заявку на изобретение. Вопрос о моральности включения в авторские коллективы больших начальников — отдельная и важная тема, которой я не хочу здесь касаться.

В той статье был раскрыт более страшный по тем временам грех Соболева, чем соавторство в изобретениях. Он, оказывается, не заплатил партвзносы с двух полученных сумм, а по тем временам это считалось достаточно серьезным преступлением. Я уверен, что это было сделано не из жадности: во избежание огласки авторы старались получать гонорар не по месту работы, а на заводе, откуда деньги переводились прямо на сберкнижку, и уследить за всеми потоками для занятых людей было сложно.

Судьбу Валерьяна Михайловича решило постановление Совмина от 11 марта 1980 года, согласно которому его сняли с занимаемой должности. Правильно ли было такое кадровое решение — не знаю. Я видел его всего один раз в 1976-м, когда он проводил ежегодное совещание по изопрену у нас в институте. Нам всем очень понравилось, как он вел совещание: было видно, что это грамотный и знающий руководитель, и нас поразило его знание тонкостей технологической схемы изопренового процесса. Во всяком случае, человек, пришедший на его место, как мне кажется, был слабее. Хотя, конечно, поддержка Соболевым противников рецикла малосимпатична.

Ну а недруги Валерьяна Михайловича праздновали победу. По министерству ходил анекдот, авторство которого приписывали одному из видных изобретателей отрасли: «Что общего между заместителем министра и мухой? Их обоих можно прихлопнуть газетой». Смешно? Да, смешно, но и грустно одновременно.

Мне до сих пор непонятно поведение Марка Семёновича после пуска изопренового процесса. Было несколько возможностей для дальнейшей активной жизни: усовершенствовать изопреновый процесс, заняться другой тематикой или объявить войну не очень хорошим, наверное, людям. Но разве можно сравнить радость от внедрения изобретенного тобой технического решения с удовлетворением, полученным от снятия какого-нибудь чиновника? Хотя с прохвостами и нужно бороться.

Есть еще одна причина, по которой я считаю, что Немцов совершил ошибку. Поймите меня правильно, я ни в коем случае не осуждаю Марка Семёновича — гениев осуждать нельзя, а человек, который одновременно может успешно заниматься наукой, изобразительным искусством и музыкой, несет в себе черты гениальности. При этом, как сказал кто-то из великих, «человек есть существо общественное», поскольку он живет среди людей. А значит, внимание людей, их интерес к нему не может быть безразличен, особенно для такого человека, как Немцов.

Когда я начал ездить на заводы, их сотрудники спрашивали, как поживает Марк Семёнович, чем он занимается, разрабатывает ли что-нибудь новое. Белгородский, прощаясь, всегда просил передать привет Немцову. А через несколько лет о нем забыли. С моей точки зрения, потому, что он стал бесполезен для завода, а чужие войны мало кого интересуют. Я прекрасно помню, что в ходе нашей войны с Летовой рассказы о баталиях сначала слушали с любопытством, потом наступила фаза равнодушия, а затем люди старались побыстрее перевести разговор на другую тему, и в глазах у них читалась мысль: «Чума на оба ваши дома!»

Из этой истории я сделал для себя два важнейших вывода.

Первый — любые войны и конфликты непроизводительны: когда воюешь, не создаешь ничего общественно полезного, а это печально.

Второй — если вы здоровы и имеете такую возможность, ни в коем случае не прекращайте активную деятельность, иначе вас ждут мрак забвения и ухудшение здоровья, а главное — потеря интереса к жизни, что страшно. И тем не менее при всех своих ошибках Марк Семёнович был одним из величайших химиков XX века и интереснейшим человеком.

В этом месте я хотел поставить точку в своем рассказе о Марке Семёновиче Немцове, но вспомнил одну историю, которую необходимо поведать моим читателям.

1974 год. Я только что приехал из командировки в Тольятти, в которой просидел больше месяца, причем, наверное, дней десять из этого месяца болел ангиной, перенося ее на ногах. Колени после такого неразумного эксперимента над собой болели жутко. И вот иду я по институтскому двору, прихрамываю, а навстречу мне Марк Семёнович.

— Что с вами, Аркадий? — спрашивает меня профессор.

— Заболел, Марк Семёнович.

— А как лечитесь?

— Да мазями мажу и таблетки принимаю.

— И как, помогает?

— Пока нет.

— И не поможет. А знаете почему? — говорит Немцов и сам себе отвечает: — Все ваши мази и таблетки — это лекарства для слабых людей, а вы же сильный молодой человек. — Дело было уже после внедрения нашего первого катализатора КФ-70, и Марк Семёнович начал разговаривать со мной и с Баталиным в достаточно уважительном тоне. — Хотите, расскажу, как я лечу колени?

— Конечно хочу, Марк Семёнович.

— Так вот, ежедневно я делаю тридцать приседаний. А когда это не помогает и колени болят, то я увеличиваю количество приседаний вдвое. И колени проходят. Эту методику я изобрел, когда сидел в тюрьме. Причем делать зарядку там запрещалось, мне пришлось напрячь свой изобретательский талант, и я сказал, что это элемент еврейской молитвы. А молиться в тюрьме, как ни странно, разрешалось. Советую вам начать делать эту зарядку.

Самое интересное, что примерно через неделю после того, как я последовал примеру Немцова, боль прекратилась.

Вспомнив спустя долгие годы этот рассказ Немцова, я понял, почему, прожив девяносто