Догнал децкого Хотен, пересказал ведомости. Радко насупился:

– К полудню выехали бы мы к дороге на Витичев, повернули бы влево и попались бы половцам, как кур в ощип. Лихо! Теперь только прямо Залозным, и до самой переправы у Киева. Согласен, боярин?

– А что тут поделаешь? Надеюсь, князь Юрий не оставил заставу у той переправы.

– Ежели и оставил, киевляне ее в ту же ночь вырезали.

Потом, коротая пустое дорожное время, обсудили они коварство гостя Карпа и редкую живучесть разбойника Терпилы. О Карпе Радко говорить не захотел, сказал только, что, прожив долгую жизнь, ничему в человеческой природе уже не удивляется. Хотен предложил помянуть хитроумного Карпа Сустуговича на первом же привале, ибо нет сомнения, что уже висит он на дубе и вороны выклевывают у него глаза. Радко перекрестился и заявил, что с охотою повесил бы и живучего Терпилу, дабы посмотреть, выживет ли тот и в петле. На это Хотен ответил, что у него относительно Терпилы свои соображения.

Они не сделали больше ни одного привала, ехали всю ночь и на рассвете погожего апрельского дня оказались-таки на месте переправы напротив Красного двора. Прибрежный песок был изрыт тысячами копыт, на переправе не нашлось ни перевозчика, ни хоть бы пустой лодки, ни даже малого челнока. Пришлось развести костер, чтобы к полудню от противоположного берега, из-под горы, за которой уже высился златоглавый Киев, отчалил насад.

– Никогда не видел ничего подобного! – ахнул Радко, когда судно под Изяславовым стягом подплыло поближе.

Хотен стряхнул сон (он засыпал уже прямо на коне), прогнал видение оголенной до пояса и во сне ослепительно прекрасной Несмеяны и, что было сил, вытаращился на насад. И в самом деле, выглядел он необычно: гребцы и стрелки были скрыты за высокими бортами из толстых досок, а на носу имелось рулевое весло.

Начальник стрелков сразу узнал Радко, однако заявил, что не сможет принять на судно всех.

– Зачем же ты, Пирог, стрелков столько насажал? – загремел Радко.

– Да бес ли вас знал, кто такие, без стяга ездите, – защищался начальник. – Ладно, я челнок отправлю за большой посудиной, заберет вас и с телегами, и с лошадьми.

– Как же иначе? – рассердился децкий. – Стал бы я загонять коней в такую холодную воду! А что сие за новости у вас?

– Да князь Изяслав придумал. Два десятка насадов велел переделать, мы ими тут славно побили суздальцев на Днепре, а теперь почти все насады спустились к Витячеву.

– А великий князь где?

– Да в Витичеве же, с войском! Не дает переправляться…

Не дослушав, Хотен спешился, приковылял, разминая ноги, к телеге с сундуком. Согнал с телеги зевающего Хмыря и улегся на угретое им твердое дно, спиной привалившись к сундуку. Сразу же, мгновенно, заснул, надеясь опять увидеть соблазнительную Несмеяну и зная, что такого не бывает по заказу.

Разбудил его резко усилившийся речной запах. Хотен поднял голову: телега стояла на большом плоту, а его усердно тянул на канате через широкий Днепр давешний насад. Лошади сгрудились в кучу и фыркали. Речная волна порой плескалась под колесами телег. Бросилась в глаза нелепо-счастливая рожа Хмыря. Тот подмигнул:

– Вот мы и дома, боярин!

Закатил Хотен глаза к небу и снова их закрыл. Если и дома они, то надолго ли? Выпариться в бане да надеть чистое под опостылевший доспех – вот и все, что можно дома себе позволить. В Русской земле большая война.

Великий князь Изяслав, нарядный и возбужденный, крепко обнял Хотена:

– Рад я уже и тому, что ты живой вернулся, мечник! А как там с нашим делом?

– Живи вечно, великий княже! – воскликнул Хотен и понизил голос: – А о деле… Лучше бы нам в сторонку отъехать.

И они, конь о конь, выехали из сверкающей золотом и серебром доспехов пестрой толпы князей и бояр, собравшейся на высоком берегу Днепра у Иван-города.

– Великий княже, сундук твоего деда выкопан и стоит теперь в казне твоей, в подвале известного тебе терема. Сундук я без тебя не открывал и никому не позволял. На охране у него оставил Чванца и Кузю, чтобы спали по очереди, а глаз с сундука не спускали… А Радко за ними обоими присматривает.

– Не доверяешь, стало быть, моему ключнику? – показал свои белые не по летам зубы князь Изяслав.

– Я хочу передать тебе сокровище из рук в руки, и чтобы у тебя и мысли не возникло, что мы с Радко из него поживились. А лишняя охрана, пока ты еще клад не увидел, по моему разумению, не помешает.

– Добре, спасибо тебе… Я как раз отправил сына своего Мстислава за венгерской помощью, так что дедов клад очень кстати. А мы тут воюем потихоньку, и пока наша берет. Мой суздальский дядя так и не сумел переправить своих половцев, вынужден их гонять с одной переправы на другую… О! Сие же Шварно скачет! Чего ему тут нужно? Он ведь переправу у Заруба бережет.

Длинный худой боярин, сопровождаемый оруженосцем, буквально скатился с черного, в мыле, коня и, бегом поднявшись на холм, встал на колени перед князем Изяславом и склонил голову:

– Вечно живи, великий княже! Повинную голову меч не сечет. Прорвались дикие половцы и дружины Юрьевичей к Зарубскому броду, а дружина сына твоего князя Мстислава Изяславовича не стала биться и отступила. Теперь половцы тучами через брод переходят, а русские ратники перевозятся в челнах.

– И ты, Шварно, старый седой волк, не смог остановить дружинников Мстислава? – горестно поразился Изяслав.

– Но ведь ты вызвал к себе сына своего, великий княже! А когда нет князя над ними, не шибко мужи слушаются боярина.

Князь Изяслав насупился. Хотен почувствовал себя неловко и попробовал по-тихому отъехать в сторону, однако великий князь остановил его властным движением руки.

– Отступила дружина… – протянул, наконец, Изяслав. – Ведомо нам, как такие юнцы отступают… Когда ты, Шварно, соберешь сих трусов и беглецов, то объяви им мой приказ. Дойдет на сей войне до большой сечи, ты поставишь их в первом ряду, и уж тогда каждого, кто побежит, я принародно казню после битвы. Напомни им прадедовский закон: «Коли князь провинится, поплатится волостью, коли муж – головою». Езжай, собери их, только сам в плен не попадись! Я на тебя зол, выкупать не стану!

Шварно поклонился, поставил ногу в стремя, оруженосец спешился, чтобы ему помочь, и тогда черный конь рухнул, увлекая за собою хозяина.

Князь Изяслав повернулся к ним спиной, подозвал Хотена поближе и заявил доверительно:

– На самом деле я не очень зол на Шварна. Нас меньше, и мы не могли вечно не позволять Юрию переправиться через Днепр. Главная задача у нас – не допустить, чтобы Юрий и Владимирка Галицкий соединились, ибо тогда у них будет уже четырехкратное превосходство. Теперь я дам Юрию бой у Киева, чтобы потрепать его войско, а половцев напугать. Дикие половцы мнительны и готовы бежать при одной угрозе поражения. К нам тоже пришли подкрепления: сильную дружину привел брат мой Ростислав из Смоленска, а черные клобуки и все воюзные племена сейчас перекочевывают под Киев со своими семьями, вежами и стадами.