— Скажи, ты с Васькой тоже подолгу беседуешь в постели?

— Ты думаешь, с ней не о чем поговорить?

— Я вовсе не это имела в виду.

— Ты ревнуешь.

— Нет, я радуюсь, что всегда имела лучшее. — И Лена сама, не дожидаясь его инициативы, уже накрыла любимое ею лицо своими разлетевшимися волосами, в которых Юра как-то быстро задохнулся, захлебнулся. Запутался в руках и ногах. А она не оставляла никакой возможности для маневра. Да, собственно, он и не маневрировал, а отдался естественному чувственному наплыву. И лежал потом наполненный простой нежностью собственной жены.

— Ты скоро вернешься? — Лена любовно отвела волосы с его лба.

— Хочу, чтобы ты поняла. Жить я буду там, а сюда — только приезжать. Поэтому вопрос некорректен. Приеду — при первой возможности. Я же очень скучаю и люблю вас.

И уже в тот же день Юрий Николаевич наблюдал из иллюминатора, как песчаные башни величественного собора буквально на его глазах рассыпались в облаках. «А не моя ли это, собственно, башня?»

Васина трудовая деятельность тем временем плавала и летала. В редакции по-прежнему все легко и быстро подписывались на ее глупости и не оспаривали ее подвиги, что было особенно удивительно. Но вероятно, для этого были определенные причины, о которых она и не догадывалась.

Теперь перед ней стояла очередная задача, которая также была не из простых. Вася должна была подговорить главного Абрамыча всей страны снова отпустить ее в стороны далекие, аж в сам Павлопетровск-Чатский. Она заготовила аргументы и факты… Но все они могли рассыпаться в ловких руках опытного кадрового руководителя. А Абрамыч был тоталитарным начальником. И исключительно он один знал всегда, что именно нужно дорогой редакции, когда, почем и сколько. Сотрудники злились, сплетничали, возмущались, но понимали, что только, пожалуй, его связями, нескончаемыми авантюрами, в том числе и финансовыми, беспрерывной говорильней с якобы великими мира сего, с которыми сначала учился, потом работал, а пьянствовал всю жизнь, они и получают в определенный день и час небольшую, но гарантированную зарплату в зеленых купюрах, аккуратно уложенных в белые конверты. Поэтому о политкорректности в редакционных отношениях не могло быть и речи. И многие подчинялись этому малоприятному правилу. Остальные, несдержанные, не только увольнялись, но вообще не попадали на работу на радио «Точка». Порой же Борис Абрамович проявлял немыслимое великодушие, причины которого были также неведомы никому. Вася понимала, что, в общем, он был неплохим главным редактором, но порой даже человеком работал.

Знаменательным событием в Васином творческом становлении еще на самой заре ее службы в редакции стала поездка в загородный пансионат, где она неожиданно побраталась с главным. В пансионате этом оказалась небольшая группа сотрудников после празднования очередного редакционного юбилея. Борис Абрамович полулежал на диванчике в своем номере люкс, где пьянство уже завершалось. Почему-то кроме них в номере никого в тот момент не оказалось. На столе толпились полупустые бутылки разного формата и качества, недопитыми громоздились стаканы и фужеры (меньшими дозами редакционные праздники отмечать вообще не принято), остатки закуски, которые буквально через несколько минут, после полного заветривания, можно было бы назвать объедками. Абрамыч устало прикрыл глаза рукой. Васе хотелось спать, но было неправильно покинуть его, совсем грустного, в этот момент, когда из праздника возвращаешься не только к будням, и даже не к размышлениям о неправильно прожитой жизни, но в первую очередь о здоровье. Вася встала, захотелось как-то подвигаться, хотя бы подойти к окну, выглянуть — что там? Ничего там не увидев, она вдруг услышала:

— Не уходи, Елизарова. Посиди еще пять минут. Давай покурим.

— А я, Борис Абрамович, и не собираюсь. Только хотела смахнуть чуть-чуть со стола.

— Вот и правильно. Смахни. Тоже, Елизарова, любишь перемены блюд? Я там кое-чего заныкал, посмотри в холодильнике. Для почетных гостей. Так нам и накрывай.

Как сказано, так и сделано. Вася смахнула со стола все, что на нем стояло, прямо в мусорное ведро, которое обнаружилось в коридоре. В холодильнике она действительно нашла массу всяческого добра. В те годы она была вполне неумеха — с точки зрения накрывания стола, но именно тогда и поняла, что творить чудеса — если есть материальные возможности — может каждый: стать поваром, звездой, космонавтом. Космонавтом, пожалуй, сложнее. Надо еще немного здоровья иметь. А все остальное — с полпинка. Словом, Вася быстро справилась с задачей, разлила напитки и уже снова выпивала с Борисом Абрамовичем. Таким образом она произвела благоприятное впечатление на главное начальство, что, как известно, решает многое. Абрамыч запомнил Васю. Потом он помнил о ней, и не всегда только затем, чтобы обругать, иной раз умел и похвалить. И еще на работе и вне ее существовал он как два разных человека. Но, по сути своей, был Абрамыч все-таки тиран и деспот — по плоти и крови. А как же еще?

— Где твои ключи? — потянулся он в кресле.

— Какие?

— Ну твои ключи. От номера твоего. Да не бойся, что ты рожи строишь? Надо мне — глупостями болтать. Хочу выспаться. Пойду к тебе спать, а ты здесь перекантуешься. Кровать большая в спальне. Все же утром в люкс припрутся тусоваться, хозяйкой будешь. Закуска в холодильнике. Ну давай ключи быстро. Устал.

В то давнее утро первым тусоваться в люкс прибыл как раз сам Борис Абрамович — все остальные боялись по номерам. Потребовал себе кофе и внимания.

— Ну че Елизарова? Клево тебе? Только вот очереди из поклонников не вижу. Ну ладно-ладно, не грусти. Поехали прокатимся лучше по окрестностям — погода отличная. Я уже водителя вызвал. — Абрамыч все делал для себя любимого и собственного развлечения.

Погода и вправду была дивная. И между какими-то деревнями он приметил фанерный сарайчик-магазинчик, прибившийся к дороге. Тетка в грязном халатике подавала им какие-то банки с бычками в томате, которые Борис Абрамович заказывал для смеха. Шуток его тетка не понимала, но поддерживала. Как мошенник с колпачками, она будто все время путалась в банках, бутылках и купюрах, передавая их и недодавая. Когда наконец вышли из ларька, денег в руках у Абрамыча оказалось вдвое меньше, чем должно было оказаться. Вася, возмутившись, хотела вернуться в магазин скандалить с продавщицей. Но твердая рука остановила ее.

— … в машину быстро.

— Но вас же обманули…

Борис Абрамович свернул пробку с водочной бутылки. Отхлебнул прямо из горлышка и засмеялся. Он как-то сразу захмелел от воздуха и выпивки.

— За все в жизни, Вася, надо платить. Запомни это. И сегодня я отделался минимальной платой. — Он выпил еще и протянул Васе. Отказываться было не принято.

— Я запомнила. — И не соврала. Всегда потом она примерялась к этому грациозному размеру.

Они поехали дальше. Было так же солнечно и волшебно.

Вася шла к Борису Абрамовичу. Толстая секретарша — Абрамыч порой любил совок — шепотом доложила, что весь день главный буйствовал.