– Великий государь, София вновь пала к вашим ногам! Турахан-бей направляет вам ключи от города и голову неверного, который осмелился вступить в сговор с крестоносцами.

Один из янычар продемонстрировал все перечисленные дары. Мурад остановил взгляд на отрубленной голове и спросил:

– Кем был этот несчастный?

– Епископ местного храма. Когда мы взяли стены города, он со своими сторонниками пытался спрятаться в соборе, однако это его не спасло.

– Вы учинили резню в храме? – с недовольным видом поинтересовался Халиль.

– Тем, кто добровольно сложил оружие, мы сохранили жизнь, – быстро ответил гонец. – Но большинство неверных не пожелали сдаваться, и нам пришлось…

– Довольно об этом! – резко оборвал султан. – Эти люди сами выбрали свою судьбу. Не желая умирать, как воины, на стенах своего города, они трусливо попрятались в церквях и прикрылись именем своего бога, дабы избежать заслуженной кары за содеянное. Это станет уроком и предупреждением для всех, кто посмеет противиться нашей воле!

Халиль долго собирался с духом, чувствуя на себе пристальные взгляды придворных. Он не желал подвергать сомнению слова султана, но его молчание многие воспримут как слабость.

– Повелитель! – обратился он к государю. – Долгие годы нам удавалось поддерживать мир между христианами и мусульманами внутри наших границ. Уважение, с которым мы всегда относились к другим религиям и культурам, сделало Османское государство могучим и процветающим. Не следует ли нам и впредь проявлять терпимость к иноверцам? Ведь пророк учил нас созиданию.

– Терпимость можно проявлять лишь к тем, кто готов ее воспринять, Халиль! – резко ответил Мурад. – Тех, кто не чтит законов нашей страны, ждет кара, и для меня не важно, мусульманин он или христианин.

Паши молчаливо наблюдали за разговором султана и его первого визиря. Среди вельмож стоял и Мехмед, который с интересом рассматривал отрубленную голову в руках янычара. После многих дней путешествия по дорогам империи страшный трофей потерял всякое сходство с тем, чем был ранее. Кожа высохла, приобрела землянистый цвет и висела лохмотьями, глаза давно выклевали вороны, а в некогда густой серой бороде, слипшейся от крови, копошились десятки желтых личинок.

Султан снова повернулся к гонцу:

– Завтра с рассветом ты отправишься обратно к Турахан-бею. Передай ему, что я принял дары и желаю увидеть его в столице как можно скорее. В Софии пусть оставит гарнизон, я не хочу, чтобы город вновь потонул в пучине мятежа.

– Как прикажете, повелитель, – почтительно склонившись, промолвил гонец.

Отпустив посланника и прочих вельмож, султан и визирь остались наедине.

– Турахан не теряет времени даром, – одобрительно произнес Мурад. – София чрезвычайно важна для нас, и теперь крестоносцам придется начинать все сначала. Что ты думаешь по этому поводу?

– София, безусловно, важна, – ответил Халиль, подергивая край бороды. – Но Владиславу уже удалось однажды вырвать ее из наших рук. Стоит ли напоминать, что именно Турахан фактически сдал город неприятелю.

Султан кивнул.

– Да, его ошибки обошлись нам очень дорого. Однако Турахан верно служил мне долгие годы, поэтому я хочу, чтобы решение о его судьбе вынес ты.

Халиль опешил от удивления.

– Я? – прошептал он. – Но, повелитель, как отнесутся к этому при дворе?

– Неважно. Ты обладаешь всей необходимой властью, и никто не посмеет чинить тебе препятствий. Помни, что после моего отречения все дела империи лягут на твои плечи. А судить по справедливости и карать за проступки – прямая обязанность любого государя.

Халиль молчаливо склонил голову.

«Судить» и «карать» – вот два слова, которые определяют сущность любой власти. Возможность безнаказанно осуждать и отправлять на смерть во все времена прельщала многих, но великий визирь, ступив на этот путь, никогда не давал пелене собственного тщеславия затмить свое истинное назначение на столь высоком посту. В этом ему всегда помогали советы отца, который, как никто другой, знал цену власти и остерегал сына от чрезмерного увлечения ею. Однако чем ближе Халиль подступал к ослепительно яркому диску абсолютного могущества, тем тише в его голове звучали слова его родителя…

– О чем ты задумался, Халиль? – спросил султан. – Ты хочешь что-то сказать мне?

Визирь пришел в себя и промолвил:

– В скором времени в столицу прибудет Касым-паша. Что прикажете делать?

– Сразу направь его ко мне, – сказал Мурад. – Послушаем, что он нам расскажет.

* * *

Долго ждать не пришлось. Вечером следующего дня бейлербей Румелии явился в столицу в авангарде своего войска. Для жителей Эдирне возвращение Касыма-паши прошло незаметно, столь же холодный прием был оказан ему и при дворе падишаха.

Настроение полководца нисколько не улучшилось при виде ухмыляющегося Шехабеддина, который, явно предвкушая расправу над своим давним соперником, вызвал его к султану.

Мурад восседал на троне во всем своем грозном величии, подле него, как обычно, стоял верный Халиль-паша. С немой мольбой взглянув на визиря, Касым преклонил колени перед государем.

– Ты подвел меня, Касым, – грозно произнес султан. – Совсем недавно я даровал тебе пост бейлербея в надежде, что ты сумеешь защитить Румелию от армии неверных. Теперь я понимаю, что этот выбор, возможно, был слишком поспешным.

Османский военачальник стоял, глядя в пол и боясь шелохнуться, дабы не навлечь на себя еще больший гнев повелителя.

– Отчего ты молчишь? – голос Мурада немного смягчился. – Тебе нечего нам сказать?

Касым собрался с духом и еще раз взглянул на визиря. Если его письма возымели влияние, Халиль безусловно постарается помочь ему, а если нет… Переживать об этом осталось совсем недолго.

Рассказ полководца о битве в ущелье был кратким, но обстоятельным. Вся вина за поражение лежит на Турахане, это ясно, он не привел подмогу, как это было уговорено, более того, вполне вероятно, он вступил в сговор с христианами.

– Ты говоришь об измене? – перебил султан. – Чем ты можешь подкрепить свои слова?

– Прямых доказательств у меня нет, – пожал плечами Касым. – Но нам удалось захватить в плен одного сербского сановника, который утверждает, что Турахан намеренно вступил в сговор с христианами и пообещал им замедлить продвижение своей армии к ущелью, если те в свою очередь обязуются вывести свои войска из Софии и других болгарских крепостей.

– Это вполне объясняет успех Турахана в Софии, – шепнул Халиль на ухо султану.

– Правдивость этих слов под большим вопросом, – ответил Мурад визирю, а затем обратился к Касыму. – Однако ты ничего не рассказал нам о Махмуде? Как получилось, что ты стоишь здесь целый и невредимый, а о его судьбе нам до сих пор ничего не известно?