— Наверное, подавали.

— Я точно знаю, что подавали.

— Откуда ты знаешь?

— Смит и Фрай.

С ходу я не сообразил, о ком она. Потом вспомнил: ее ближайшие друзья по школе. Алтунян, Смит и Фрай, словно бэнд семидесятых. Они всегда и всюду были неразлучные, это трио Одиннадцатых. Абсолютно всюду. Трое закадычных друзей.

— Они не захотели поехать в лагерь?

— В том-то и дело. Они хотели. Подали заявку сто лет назад, как только мы получили письмо от школы. Их родители внесли аванс, потом заплатили всю сумму. Но когда мы прибыли в Лос-Анджелес, их там не оказалось.

Я обдумал это.

— Ты им написала?

— Да. У нас свой чат в Ватсапе.

Этого следовало ожидать.

— Я написала по электронной почте. И даже позвонила, израсходовала минуты в роуминге. Я думала, они опоздали на самолет.

— И что?

— Ничего. Глухо. А по телефону — автоответчик.

И впрямь странно.

— Не могли же они оба опоздать на самолет?

— Конечно нет. Я много об этом думала и поняла: в последнюю минуту их отменили.

— Как это отменили?

— Вот так. Они не должны были лететь с нами.

— Но почему?

— Во-первых, мы втроем были ни к чему. У нас схожие вкусы, внешность и так далее. Им не требовались мои копии для этой игры.

Как бы сформулировать следующий вопрос так, чтобы не задеть Флору?

— Но почему…

— Почему именно я, а не они? — Она улыбнулась, похоже, мой вопрос ее не рассердил.

— Ну… да.

— Об этом я тоже думала. Наверное, это связано со здоровьем. Смит — астматик, у нее довольно тяжелая форма. Никуда не ходит без ингалятора. Это ее «наркотик».

И правда ведь, сколько раз я видел Смит в серебристых коридорах Осни — как она совала себе в рот ингалятор и всасывала его содержимое так, словно это последняя в жизни доза.

— А Фрай?

— Диабет, — ответила она. — И не второго типа, а по полной программе. У него инсулиновая помпа, он сам регулирует подачу инсулина. — Она пожала плечами и добавила: — Они оба в полном порядке, пока у них есть лекарства. Но здесь? Как бы хорош ни был Ральф, едва ли он сумел бы добыть им все, что нужно.

Она была права. В видеоигре персонаж Флоры имел бы длинную, во весь экран, зеленую полоску здоровья. Она была в отличной форме для игры. По крайней мере, пока я не приморил ее голодом. Но сейчас был неподходящий момент, чтобы каяться и бить себя в грудь. Мы подобрались к разгадке.

— Мы были отобраны, — продолжала Флора. — Именно и конкретно мы. Для охоты за сокровищем. И многое другое тоже тут подстроено.

— Например?

— Козы. Каждый день мы охотимся, а попадаются только козлы. Я даже издали самку не видела. Похоже, на острове их просто нет. А это неестественно: как же они размножаются? Значит, спустя определенное время они просто закончатся.

Я молчал, обдумывая услышанное.

— И не только это. Номер твоего места, помнишь? Который не соответствовал другим? Я тогда вернулась к самолету, и ты тоже.

— Почему ты все это не рассказала мне тогда?

Она в упор посмотрела на меня.

— Мы же тогда не были друзьями. И я не знаю, что все это значит, но что-то значит. Времени осталось мало. Наверняка к началу учебного года нас отсюда эвакуируют. Но если сложить воедино все ключи — мы еще успеем, может быть, найти сокровище.

Я поглядел на озеро. Солнце — огромная золотая монета — тонуло в расплавленном золоте озерной воды. Сокровище! Мне показалось, у меня, как у мультяшного персонажа, в каждом глазу по знаку доллара. Деньги — это свобода. Будут деньги — можно всю жизнь не работать. Могу писать, изобретать, сочинять компьютерные игры. Не общаться ни с кем, если не захочу. Могу сидеть, запершись в своей комнате, как Говард Хьюз. Ну, не совсем как Говард Хьюз: идея выставлять за дверь бутылки с мочой меня не вдохновляла, — просто жить так укромно, как в ту пору, когда я учился дома, и никого рядом, кроме родителей. Но когда солнце опустилось ниже, меня постигло откровение. Я вовсе не хочу жить, как прежде. Я вот этого хочу. Хочу сидеть рядом с другом, болтать. Я помогу Флоре выиграть, если она того хочет. Первый неэгоистичный поступок в моей жизни, насколько я понимал. Я припомнил ее слова: если ты стал жертвой травли, это еще не значит, что сам ты — хороший человек. Я отъявленный эгоист, видимо, всегда таким был.

— О’кей, — выдохнул я. Слово, от которого я отказался на острове, навязал его другим. — С чего начнем?

— Охота за сокровищами, пункт первый, — откликнулась она. — Сделаем карту.

— Как?

— Давай поднимемся на гору и оглядимся. — Она широко ухмыльнулась. — Извини. Поднимемся на Монте-Кристо.

Снова она меня подначивала, а я был только рад.

— Утром пойдем?

— Нет, — сказала она, поднимаясь. — Прямо сейчас.

Я встал и пошел за ней и даже не стал говорить, что в такое время дня мы мало что увидим с вершины. Сейчас командовала Флора.

Через час, а то и через два мы добрались до вершины Монте-Кристо. До холма из камней, который я насыпал в первый день, до того самого места, где я, распуская хвост перед Себом, вычислял широту и долготу. Как я и опасался, было уже слишком темно и под собой мы ничего разглядеть не могли. Другое дело — над собой. Мы растянулись навзничь на вершине горы, друг подле друга.

Некоторое время так и лежали молча, ощущая песок под спиной, тепло наших, почти — но не совсем — соприкасавшихся рук, прохладный ночной ветерок на лице. Мне так сильно хотелось снова подержать Флору за руку, но я не решался. Это какой-то огромного значения жест, его уже нельзя было бы взять обратно. Звезды сверкали невероятно ярко и близко, и теперь они казались более привычными. Я различал некоторые созвездия.

— Вид из центра пустоты, — пробормотала Флора.

Чуть погодя я ответил:

— Знаешь, мы ведь действительно попали в самое средоточие пустоты. Это океанский полюс недоступности. Называется точка Немо.

— Вот как? — Голос ее звучал сонно.

— На Земле нет другого места, где бы ты оказалась так далеко от всех остальных людей. И есть даже такие фазы в сутках, когда от точки Немо ближе до астронавтов на международной космической станции, чем до кого-либо на земле.

Флора помолчала, обдумывая мои слова, а потом сказала:

— Никак не отделаешься от привычки делиться знаниями, да, Линк? — Но сказала это по-доброму, с улыбкой.

И я мог принять ее критику. Теперь я знал: критиковать друг друга и поддразнивать — для приятелей нормально.