Пораженный красотой Дилары, я вышел из воды, медленно, словно боясь спугнуть, приблизился к девушке. Она лишь прикрыла глаза, смежив длинные, пушистые ресницы. И я вдруг понял, что не хочу обладать ею вот так, по принуждению. Я хочу, чтобы она жаждала меня всем своим естеством так же, как желаю ее сейчас я… И на меньшее я не согласен.

Чуть присев, я обхватил ее за ноги и горячие, крепкие бедра так, что девушка оказалась в моих объятиях, а мое лицо на уровне ее живота, под упругой грудью… И в этот самый миг Дилара неожиданно обвила меня руками за шею, сама прижалась к холодной голове, к мокрым волосам… Как же сладко держать ее – теплую, мягкую, нежную… Чувствуя, как напряглось мое естество, как разошлось по венам жидкое пламя, поняв, что уже не могу сдерживаться, я сделал шаг к реке и опустился в ее холодную воду вместе со вскрикнувшей девушкой.

Стало чуть легче, но только я попытался выпустить половчанку, как она еще сильнее прижалась ко мне, скорее уже испуганно – и оттого еще более крепко. Я рассмеялся, поняв, что степнячка банально не умеет плавать, Дилара ответила застенчивой улыбкой… Это послужило сигналом – я не мог не прильнуть к ее губам, не мог не покрыть их поцелуями. И в этот раз девушка не просто не отстранилась – она ответила. Ответила жадно, страстно, забывшись в долгих, сладостных минутах единения…

Мы целовались, стоя в воде, пока оба не задрожали от холода. И лишь ощутив, как девушку бьет уже крупная дрожь, я вынес ее кажущееся невесомым тело из воды. На берегу я схватил свою нательную рубаху и стал быстро, даже грубо растирать кожу Дилары, лишь бы согреть… Девушка не сопротивлялась. И лишь высушив ее тело, я позволил Диларе одеться, а после оделся сам, натянув порты и рубаху на мокрое тело.

А потом мы бежали к воротам крепости, взявшись за руки и громко смеясь – беззаботно, радостно, счастливо… Будто бы и не было крови, пролитой с обеих сторон, не было русского полона, смерти Еремея, убийства ее отца и расправы над племенем… Но я не думал об этом.

Потому что, кажется, я действительно влюбился.

Июнь 1066 г. от Рождества Христова

Безымянная хазарская крепость

– Андрей! Половцы.

Встревоженный, суровый голос Радея вырвал меня из сладкого забытья. Рывком встав, я сразу потянулся к перевязи с мечом, даже не посмотрев на испуганно вскинувшуюся Дилару.

– Сколько?

– Пока разъезд.

– Ясно… – Выскочив из шатра, я уже привычно для всех заорал: – Десятники, ко мне!

Натренированные моим криком, трое варягов (наиболее опытные воины, которым я и доверил рубак-топорников), а также пятеро русичей-лучников стояли передо мной через две минуты. Впрочем, судя по полному боевому облачению и горящим глазам, новость они узнали еще раньше меня.

– Могута, Ингвар – берите свои десятки и спускайтесь к ладьям. Забирайте всю смолу, канаты и сбивайте набойные доски. Ян и Макар – вы с вашими лучниками прикроете их на поле. Никита, Глеб – ваши десятки на стену. Михаил, начинайте поднимать наверх связки со стрелами, поставьте два чана у ворот и один у пролома. Умир, твой десяток дежурит у ворот.

Ко мне тихо обратился Радей, до того держащийся сзади.

– Воевода, – по имени новгородец величает меня наедине, перед людьми проявляет всегда большее уважение, молодец! – а разве нам не стоит сохранить ладьи? Вдруг половцев будет очень много и…

Судя по встревоженным взглядам десятников, они разделяют опасения телохранителя. Ну что же…

– Нет, не стоит, корабли нам не защитить и внутрь их не заволочем. Тянулась бы стена вниз, отгородив сходни, тогда еще можно было что-то подумать – да и то, мало нас. А так из досок собьем дополнительные заборолы, все лишняя защита от стрел степняцких будет! Все, за работу, времени у нас, чую, немного осталось!

Люди дернулись, но тут заговорил Могута:

– Воевода, так, может… оставим крепость?

Я аж дернулся от накатившей злобы:

– А возвращать как будем?! Внезапно ударили, и то полсотни гридей потеряли, а сколько ляжет в землю, если половцы ворота закроют, а? И к штурму подготовятся? Не трусьте, браты, эти стены им не одолеть!

До полудня степняки нас не беспокоили, лишь вдалеке маячил их разъезд, так что мои люди успели практически целиком расшить борта одной из ладей и содрать часть досок с другой. Но после на горизонте показался один пыльный столб, затем другой, третий… и к вечеру на незначительном удалении от крепости вырос крупный лагерь, человек под четыреста. Нечего и думать о вылазке!

Весь день стучали топоры, сбивая заборолы – доски между собой или хитро скреплялись насечками, или увязывались. Весь день трудились дружинники оставшимися от прежнего поселения заступами, в срочном порядке рыли землянки и еще один колодец.

Мы готовились к штурму.

Но на следующее утро он не последовал. И днем не последовал, и ночью…

Только вот число половцев как минимум удвоилось. И на наших глазах степняки повели в лес несколько десятков русских мужиков (судя по рубахам и лаптям). На некоторых четко виднелись кровавые подтеки – полон. И вскоре в лесу послышался громкий стук топоров…

Вечерами мы спускали котлы со стены и варили в них горячую пищу – по одному съедая уцелевших до того коней. Днем дежурящие на стене ратники подкреплялись некоторым количеством вяленого мяса и рыбы, утром, на восходе, завтракали вареной кониной, оставленной с вечера.

Все гриди выглядят мрачно, во взглядах молодых воев читается тоска. Особенно она усилилась на третий день, когда к половцам прибыло еще пополнение, причем числом не меньшим, чем в первый день. Теперь их уже под полторы тысячи…

На четвертый день я ждал штурма, и ожидание это было каким-то болезненно нетерпеливым, трудным. Ведь штурм – это будущая гибель, смерть, возможно, моя. Но странное дело, оказалось, что ждать боя гораздо сложнее, чем принять его. А ведь прошло-то всего три дня с момента появления половцев! Страшно себе представить, как в позднем Средневековье некоторые города и крепости сидели в осаде месяцами…

С Диларой я практически не виделся. Теперь, когда враг подступил к крепости, а вся дружина спит на стенах, я счел невозможным отрываться от людей и проводить ночи рядом с девушкой, когда все остальные ждут встречи со смертью. И вообще, сейчас напряженные воины могут увидеть в половчанках врага и сорвать на них раздражение, пока я не вижу, сорвать любым способом. Поэтому семью местного хана я спрятал в одной из наспех вырытых землянок, оставив при них Радея – только новгородцу я могу полностью доверять.

И все же, к добру иль к худу, но степняки мои ожидания оправдали. На четвертый день крепость по широкой дуге стал обтекать отряд из пяти сотен воинов с пятью здоровенными лестницами, и столько же замерло со стороны ворот. Кроме того, кочевники заставили полонянников срубить примитивный таран – подвешенное между деревянными балками бревно с крепким навесом, но без колес, переносимое вручную. Впереди их замерли воины с десятками вязанок хвороста.