– Ян, Глеб! Оставайтесь здесь, бейте поганых в спину! Никита, за мной!

Протрубив в рог, подавая сигнал Могуте – последний уже и сам догадался, где помощь нужнее, но пока еще дисциплинированно ждал приказа, – я побежал по периметру стены, увлекая за собой дружинников. Какой там норматив-то на стометровку? Тринадцать с половиной секунд?! О, я его точно покрыл!

– Лучники, прячьтесь за заборолами, бейте вдоль стен!

Выпущенный из руки чекан, сделав несколько оборотов, со страшной силой врезается в грудь показавшегося над парапетом половца, скинув его вниз. Поспешил я, жалко топор-то, ведь из хуралуга! Сзади часто защелкали тетивы, сбивая пытающихся подняться на стену врагов, лучники Макара и Михаила активно их поддержали – правда, я заметил, что число наших воинов уменьшилось едва ли не вдвое…

С противоположной стороны на стену ворвался десяток Могуты. Снизу их обстреляли, но воины умело перекрылись щитами, и вся группа без потерь добралась до врага, последовательно зачищая пространство между заборолами.

Тем временем половцы, густо лезущие по лестницам, потеснили трех дружинников на ближней ко мне площадке. Вот один из русичей упал, пропустив сабельный удар, – и тут же опрокинулся назад срубивший его половец, поймав стрелу в грудь.

На мгновение в массе степняков образовалась брешь – и я немедленно в нее нырнул, ударом щит в щит потеснив преградившего мне путь противника. Оказавшийся справа половец попытался подставить под харалуг саблю – меч разрубил ее и рассек кочевнику шею.

Рывком вскинув щит, принимаю на умбон вражеский клинок и мощно колю навстречу – враг успевает отвести острие, сбив его стальной окантовкой защиты, и падает от внутренней подсечки. Стремительный укол достает лицо половца, державшегося позади упавшего…

Чем дольше кипит схватка, тем больше степняков прорывается по лестницам на стену. Но засевшие слева лучники Яна успешно поражают тех, кто поднимается над парапетом, и понемногу мы выдавливаем врага. Та часть дружинников, кто отступил под защиту заборол (сыгравших роль мини-крепостей), теперь перешла в наступление. А десяток Могуты вырубил половцев под корень уже у двух лестниц, позволив уцелевшим стрелкам взяться за луки и остановить подъем врага.

Схватка вынесла меня к одной из лестниц. Приняв очередной удар на щит, я отступаю и тут же стремительно колю мечом: острие пронзает кольчужную рубашку на груди врага, пытавшегося рывком прыгнуть на площадку.

Удар!

Подскочивший ко мне половец с силой рубит по плоскости меча, и клинок вылетает из кисти… С резким шагом вперед бью навстречу щитом под очередной удару сабли, целя умбоном в голову, и присаживаюсь. Половец закрывается от моей атаки, подтянув руки к голове. Мне того и надо! Прихватив правой бедро противника, я резко выпрямляюсь и перекидываю тело врага за парапет.

Вот где самбо! Классический «второй этаж»!

Степняки отступили после того, как мы зачистили стену и лучники перекрестной стрельбой остановили подъем по лестницам. Сам прорыв был обусловлен тем, что десятки Михаила и Макара пропустили момент, когда в половецких «черепахах» к укреплению подобрались их лучшие лучники. Да и враг на этом участке преодолевал только один ров… Словом, потеряв половину стрелков, мои воины не смогли остановить продвижение врага по лестницам, присутствие здесь сборной дружины, вооруженной простыми луками, не особо им помогло. А в схватке погибло еще четверо стрелков да одиннадцать топорников – включая тех, кого поразили стрелы.

Всего же мы только убитыми потеряли семнадцать лучников (среди них и десятника Макара). Плюс трое получили раны: кому половецкая стрела вонзилась в руку, кому в плечо – и в следующем бою эти воины уже не смогут стрелять! А за вычетом погибших рубак у меня осталось всего пять десятков бойцов. И даже законченному оптимисту понятно, что следующего штурма нам не пережить.

Хоть лестницы попортили, срубив где по одной, где по две верхние перекладины да оттолкнув их от стен. Одна даже сломалась. Также я попытался определить число побитых насмерть степняков: насчитал пятьдесят восемь трупов у южной стены и пятьдесят четыре у северной – настреляли мы со своей стороны больше, но в рукопашном бою погибло не меньше трех десятков половцев. А еще сколько раненых оттащили кочевники в лагерь? Думаю, вполовину от числа мертвых нескоро смогут вступить в бой.

Вечером все в мрачном молчании сидят у котлов. Несмотря на то что первый штурм мы отбили и что моя идея с деревянными заборолами сработала блестяще, собственно и позволив нам выстоять, в глазах воинов читается немой вопрос: почему? Почему мы не оставили замок, не ушли на ладьях, когда показались только первые разъезды? К слову, корабли сейчас весело горят – под вечер к ним спокойно подошла группа степняков, обойдя стены по широкой дуге, и не спеша, с чувством их подожгла. Тягостное безмолвие повисло над поглощающими ужин воинами, уже чувствующими себя обреченными…

– Воевода, а не пора ли нам баб половецких по кругу пустить?

Вопрос задал один из касогов десятка Умира, кажется, его зовут Халидом. Я медленно, очень медленно поставил миску на землю, после чего посмотрел на спрашивающего:

– Тебе, видно, жить надоело?

Касог упрямо встал, с ним поднялось еще четверо горцев из обоих уцелевших десятков.

– Всех разом рубить будешь?!

Слова Халида пышут гордостью и торжествующим гневом, но я лишь рассмеялся:

– Захотел бы порубить – порубил. – И уже более жестко, негромко добавил: – Всех пятерых. Запомни, касог: в походе слово воеводы – закон. И ты будешь его выполнять, даже если тебе грозит смерть.

Горец зло сверкнул глазами. В какой-то момент мне показалось, что он промолчит, однако Халид не удержался:

– А что, один пользовать будешь?! Мы все хотим!

Внимательно посмотрев в глаза говорящему, я секунду помолчал и резко метнул новый топор, за одно мгновение пролетевший разделяющее нас расстояние и вонзившийся горцу в живот. Его земляки вскинулись, но тут же встали и ветераны прошлогоднего похода, которых в дружине больше половины, и встали они за меня! Может, гриди в чем-то и были согласны с бунтарем, но его дерзость в их глазах была чрезмерной, а нанесенное оскорбление – заслуживающим воздаяния кровью. Да и воспоминания о том, как мы рубились с касогами прошлым летом и осенью, все еще свежи в памяти.

– Считаете, что можете оспаривать мои слова? – вкрадчиво начал я тихим голосом, кажущимся в повисшей тишине, однако, едва ли не оглушительным. – Думаете, что можете пойти против и наказания не последует? Вы ошибаетесь. Вы поддержали земляка, не повинующегося мне, что же, теперь ваш выбор довольно прост. Или вы примете смерть сейчас, или… Или можете подождать еще немного и посмотреть, что преподнесет вам завтрашний день. Но я требую абсолютного повиновения, если вы рассчитываете на милость!

Посеревшие с лица касоги начали неуверенно переглядываться, после чего заговорил один из мужчин: