– Воевода, кхм-кхм… – Кажется, он поперхнулся, но прочистил горло и продолжил: – Прости нас, воевода…

– Ладья!!! К берегу причалила ладья! – Крик дозорного на южной стене прервал речь горца.

Сердце мгновенно ускорило свой ритм, я тут же вскочил:

– К оружию! Шеломы и брони надеть! Всем лучникам – на стену! Умир, Могута – к воротам, приготовимся встречать!

Я побежал к стене, опережая стрелков всего на пару шагов. Поднявшись наверх, в первую очередь бросил взгляд в сторону лагеря половцев, но никаких признаков суеты или тревоги не заметил – изредка мелькающие в свете костров силуэты не мельтешат, не бегают. Значит, порядок.

И только после я обратился к реке, действительно разглядев на берегу свою третью набойную ладью, хорошо освещенную пламенем ее догорающих сестер. И также в свете огня отчетливо разобрал вереницу воинов, бегущих от берега к стене. Наши!

– Могута, приоткройте одну из створок!

Я все же решил немного себя подстраховать на случай, если враг решился на какую-то исключительную хитрость, перехватив наш корабль, – хотя сам я в это не верю.

– Никита, если половцы попробуют дернуться, бейте как можно чаще, прикройте наших ливнем стрел! А если вдруг услышите снизу лязг клинков, то без рассуждений бейте по прибывшим с ладьи. Может быть хитрость, понял?

– Да, воевода!

Спустившись к воротам, я на всякий случай достал меч. Но тут же в небольшой щелке между створок показался тот самый седой десятник, встречавший нас перед Белой Вежей и надоумивший напасть на половцев.

Свои!

Июнь 1066 г. от Рождества Христова

Безымянная хазарская крепость

Пятый день после первого штурма

С тремя десятками моих воинов, сопровождавших освобожденных полонников и наших раненых в Белую Вежу, прибыло полсотни дружинников во главе с Добрыней. Старый воин, увидев состояние побывавших под половцами женщин да послушав их рассказов, воспылал к половцам лютой ненавистью. Конечно, повидавший жизнь десятник понимал, что и как происходило в разоренном русском поселении, но одно дело понимать, и совсем другое – воочию видеть людские страдания.

А еще опытный воин был уверен, что крепость попытаются вернуть, – и поднял дружину нам на помощь, несмотря на жесткую оппозицию воеводы Будимила. Но последний сильно потерял в авторитете с нашим прибытием, когда я гласно, перед его людьми, оголил те неразрешимые проблемы, с которыми верный человек Святослава ничего не мог поделать. Так что на призыв Добрыни откликнулись многие, а с собой он взял лишь самых лучших.

Такая помощь была очень кстати и весомо подняла боевой дух уже отчаявшихся воинов. Более того, оказалось, что хитрый беловежский десятник прибыл к крепости еще утром первого штурма, но дальновидно отправил впереди себя разведку. Поняв, что бывший хазарский замок уже в осаде, Добрыня в тот же день вернулся к ближнему русскому поселению и послал из него гонцов по всему Дону с призывом о помощи. Так что наше положение перестало быть безнадежным: теперь есть реальный шанс того, что однажды в тыл половецкого лагеря ударит сборная русская дружина.

Правда, прошло уже четыре дня – четыре очень долгих, жарких дня, наполненных яростными схватками. И уверенность в том, что мы выстоим, равно как и в скором приходе помощи тает с каждым часом…

То, что в крепость прорвалось подкрепление, половцы поняли еще утром, как только увидели на берегу третью ладью. Было бы еще три, и кочевники наверняка не решились бы на штурм! Но была лишь одна – степняки сожгли ее и спокойно вернулись в лагерь. Однако в тот день никто не беспокоил нас – лишь стучали в лесу топоры.

Прошел спокойно и второй день, стало даже немного скучно и одновременно волнительно. Причем недобрые предчувствия усиливались тоской по Диларе, находившейся совсем рядом, но… Но я не мог позволить себе миловаться с половчанкой на глазах у всего отряда. Не сейчас, когда ее соплеменники обступили крепость и я убил своего же воина за желание почувствовать напоследок жар женского тела…

А вот на третьи сутки после первого приступа враг пошел на штурм.

Пошел еще до рассвета, без лишнего шума. Под покровом ночи половецкие стрелки сумели залезть во внешний ров, в какой-то мере он даже послужил им защитой. Но главное – когда на стены по тревоге высыпали мои лучники, не меньше десятка их погибло от внезапно прилетевших вражеских стрел.

В тот день половцы пошли на штурм сразу с трех сторон и всеми силами, разбив их на равные части и заготовив по восемь лестниц на каждый отряд. Мне просто не хватило опытных лучников, чтобы остановить их продвижение, не хватило заборол, чтобы прикрыть людей и одновременно обрушить на поднимающего по лестницам врага перекрестный огонь. Половцы прорвались на стены, где началась страшная сеча, и одновременно с этим враг, закидав вязанками хвороста ров у ворот, начал их ломать! Дважды разбивающий створки отряд выбивался под ноль – их окатывали кипятком из чанов, метали вниз сулицы, стрелы. Но третья группа все же сокрушила их – и в крепость хлынула беснующаяся, по-звериному ревущая толпа половцев.

Точнее, попыталась хлынуть, но в узком проходе уперлась в стену русских щитов. Два десятка топорников я держал в резерве, поручив Могуте охранять ворота, а когда стало понятно, что их вот-вот разобьют, туда же поспешил и Добрыня с дюжиной своих рубак. И чуть более тридцати воинов стали живой непреодолимой преградой. Пал Могута, пало две трети их отряда, ранен был вожак беловежцев – и все же они устояли, буквально завалив проход половецкими трупами.

Откатились тогда половцы, поняв, что не сумеют ворваться в крепость, отступили, оставив не меньше двух сотен трупов под ее стенами. Да только и мы потеряли едва ли не половину отряда! Шестьдесят восемь убитых, да еще с десяток раненых так сильно, что уже не встать и не удержать топора даже одной рукой. Их я поручил половчанкам, разместив в вырытых заранее землянках. Тем же вечером я ненадолго встретился с Диларой. Всего несколько мгновений я смотрел в ее полные боли и тревоги глаза, лишь один раз коснулся губ девушки – даже не зная, боится ли она за меня или страстно желает, чтобы крепость пала и семью освободили соплеменники.

Страшно любить на войне…

Еще день дали нам степняки, еще день готовились к новому, решающему штурму. За это время мы похоронили своих павших во дворе крепости, как смогли, завалили землей гору вражеских трупов в воротах. Опытных лучников во главе с уцелевшими Никитой и Яном осталось всего одиннадцать человек, еще десяток бывалых стрелков удалось собрать среди беловежцев, также вооружив их привычными им составными луками. Можно было раздать оставшиеся и прочим ратникам, по принципу стреляй в толпу – кого-то поразишь, да только и годных стрел у нас осталось всего ничего.

Ночью сделали вылазку – и стрел попробовать собрать, и хворост какой утащить, а какой сжечь. Спустились по канатам с западной стены, единственной, что половцы пока еще не пытались штурмовать. Хотя странно: ведь именно здесь располагается самый слабый участок крепости – пролом, прегражденный частоколом!