Какая подлая ирония. Когда он послушно занимался этой тупой фигней, хотелось секса с нормальной девушкой. Нет, не по любви. Просто по взаимному желанию и согласию. Как сказала эта рыжая сучка: чтобы обоим было весело и приятно. Но теперь ему хотелось именно ее страха и боли. Унижения.

Изнасиловать? Кто помешал бы ему сейчас пойти в тюрьму, где она сидит в камере связанная, прикованная цепями к стене? Никто. Оттрахать ее во все дыры так, чтобы потом на ноги не смогла встать. Да еще на глазах охранников и милого дружка. Получил бы он от этого удовольствие?

Слава снова прислушался к себе, представил, как задвигает ей — как она там говорила? По самые гланды? А она не может даже дернуться. Только, может быть, орать. Что-то шевельнулось. Как в прямом смысле, так и в переносном, но…

Нет. Не то. Тогда что?

А вот что. Заставить. Вынудить. Не физической силой, нет. Сломать ее волю, сопротивление. Пусть она его ненавидит — так даже лучше. Он и сам ненавидит ее настолько, что в глазах темнеет. Но у нее не будет другого выхода. Только подчиниться ему. Вот в чем самое тонкое, самое изысканное насилие — и изысканное удовольствие. Да, можно лишить человека — не обязательно женщину — возможности защищаться, сопротивляться, но внутри он не сдастся. И в чем тогда победа? Уж кому как не ему было не знать, насколько мало значит тело само по себе. Но заставить сдаться — это уже совсем другое. Пусть под страхом смерти, боли, неважно чего — но заставить.

Властелин не тот, кто подчиняет себе других грубой силой. Властелин — тот, кто лишает воли. Иначе можно было бы казнить их сразу же, не откладывая в долгий ящик. Народ наверняка бы одобрил.

Слава вытащил из ящика стола яркую коробочку, на которой был изображен похабный тигр с эрегированным членом размером едва ли не больше самого тигра. «Тигровый горбунок» — даже буквы выглядели какими-то развратными, словно подмигивающими. Из пятидесяти розовых пилюль осталось всего четыре. Ровно столько, сколько надо. Одной такой пилюльки вполне хватало на десяток девиц, на которых в обычной жизни он даже и не посмотрел бы. Две — это уже реальное сексуальное бешенство, после которого наступает откат в виде импотенции, хорошо, если временной.

Слава знал, что однополая любовь среди тюремщиков цветет самым махровым цветом и что они не брезгуют заключенными. То, что доктор прописал. Как, интересно, запоет Анечка, когда караульные вдвоем возьмутся за ее хахаля? Он специально приказал заменить обычных тюремщиков на дюжих гвардейцев из дворцовой стражи, которые запросто могли голыми руками сломать хребет быку. Ну а что — раз штатные так облажались и позволили узникам сбежать.

Он взял лист бумаги, мраморное пресс-папье и раздавил пилюли в порошок. Вкус у них был так себе, но если добавить во что-то пряное — прокатит. Свернув лист в кулек, Слава положил его в карман и приказал подавать ужин. Ел он обычно не так уж и много, но всегда требовал, чтобы разных блюд на столе было с избытком. Когда лакей налил ему в тарелку густого мясного супа, острого, как настоящее кавказское харчо, Слава подумал, что это как раз подойдет. Улучив момент, незаметно высыпал в супницу содержимое кулька и приказал:

— Возьмите этот суп, вылейте в кастрюлю, и пусть отнесут караульным в тюрьму. Которые охраняют заговорщиков. От такого острого им точно не до сна будет. Второй раз не удерут.

Теперь оставалось только ждать. Действовать горбунок начинал обычно часа через два, не раньше. Учитывая, что ужин у него из-за совета был поздний, да пока кастрюлю до тюрьмы донесут, да пока съедят… Как раз к Васиной трансформации все сработает.

Ближе к полуночи Слава тайными переходами отправился в тюрьму. План был прост до гениальности. Когда караульные пустят в дело свои дубинки, он окажется рядом и сможет это остановить. С одним условием — его подружка добровольно раздвинет ноги. Ключевое слово — добровольно. Пусть даже на самом деле и принудительно. А дружок будет любоваться. А если она откажется? Иди, скажет, Слава, на хрен? Ну что ж. Он не будет ее заставлять. Просто даст тюремщиком команду фас — пусть продолжают. А девочка пусть смотрит. Хотя… Он сказал, что сможет остановить? Ну нет, нет. Приостановить — так точнее. Понаблюдать, как караульные имеют дракона, ей придется при любом раскладе.

Правда, оставался еще вариант, что именно эти стражники окажутся гетеросексуалами и Вася их не заинтересует. Ну что ж… Значит, заинтересует Аня. Горбунок — штука такая, если уж процесс пошел, кому-то обязательно надо вставить. Так что притормозить их будет непросто. Но ничего, потом злее будут. Конечно, это будет не так увлекательно, но что делать, на бесптичье и жопа соловей.

Того, что произошло, Слава не ожидал. Охранники оказались парой и занялись друг другом с таким пылом, что просто дым коромыслом. Все его планы летели к черту. Полюбовавшись пару минут на то, что вызывало у него тошноту от одной мысли, Слава поймал, нет, скорее, почувствовал взгляд Ани и взбесился окончательно.

Зайдя в караулку, он наподдал ногой кастрюлю и тихо, почти шепотом, сказал всего одно слово:

— Закончили!

Какое-то время процесс еще продолжался по инерции, но все же скис. Тюремщики вскочили по стойке смирно, даже не заправив свое хозяйство в гульфики. Оглядев их, Слава потребовал:

— Ключ! И приведите себя в порядок, смотреть противно. Нашли место и время.

Подняв решетку, он присел рядом с Аней на корточки, провел указательным пальцем по внутренней стороне ее бедра. Она попыталась сжать ноги, но его ладонь легко преодолела сопротивление мышц. Пальцы скользнули под стринги, в теплую влажную глубину — грубой, но все же пока еще лаской.

— Ну как, прекрасная Анна, — Слава наклонился к ней, — не хочешь смягчить свою участь?

Ее лицо скрывала темнота, но широко открытые глаза ловили отблески факелов, и Славе показалось, что они светятся, как у кошки. Аня молча смотрела на него, не отрываясь, и он вспомнил, как они стояли по две стороны расщелины в лесу. Вот так же — глаза в глаза. Только тогда в его взгляде было щенячье «простите, не бросайте, возьмите с собой», а сейчас он смотрел на нее с желанием раздавить, сломать, подчинить себе.

— Эй, Базилио, — крикнул он. — А твоя подружка вся мокрая. Я же говорил, что ей все равно с кем, где и когда. Стоит дотронуться — и вся течет. Развязал бы ей ноги, но мало ли что. Ну так рот-то у нее не заклеен, правда?

То, что Вася ответил, Славу только развеселило, но смех его тут же погас. Было в Анином взгляде что-то такое, что гипнотизировало, затягивало в темноту, лишало воли. Он с ужасом понял, что не подчиняет, а подчиняется. Почувствовал себя маленьким, жалким, слабым. Она сидела на полу, связанная по рукам и ногам, прикованная цепями к стене, с ней можно было сделать что угодно — избить, изнасиловать, убить, но он все равно остался бы таким же жалким трусливым ублюдком.

Слава встал, вытер руку об штаны и сказал сухо:

— В шесть утра тебя казнят. И не надейся, что это будет легко и быстро. Сначала отрубят руки — по одной. Потом ноги. Потом распорют живот и вытащат внутренности. Но ты умрешь не сразу. Пока будешь подыхать в полном сознании, твои кишки сожгут у тебя под носом. И только потом отрубят голову. Которая еще месяц будет красоваться на шесте под окошком у твоего трахаля. А тебя, дракон, не казнят, нет. И не надейся. Ты будешь гнить здесь весь остаток своей жизни. Драконы ведь живут долго, правда? Ах, да, я забыл, ты же еще и эльф, ты будешь жить вечно. Значит, и сидеть здесь будешь вечно. Это будет такая новая традиция Темного королевства. Тюрьма разрушится — переведут в другую. Королевский тюремный дракон — чем плохо?