— Извините, не подумал.

— Что рассказал тебе Ботаник о своей работе? — неожиданно спросил Фрол.

— Ничего. Пытался что-то объяснить, только мне оно надо? Меньше знаешь — дольше живешь. Все, что он говорил, записано на диктофон.

— Сотри запись.

— Без проблем. — Николаев выполнил распоряжение босса.

Тот поднялся и заявил:

— Так что, Рома, телохранитель ты мой. Пойдем, доедем до офиса, оттуда тебя доставят домой. Сегодня можешь гулять. Если завтра не сумеешь встать, я пойму.

— Я, Михаил Семенович, привык исполнять свои обязанности в точности так, как того требуют инструкции. Поэтому завтра в восемь, как всегда, буду у вас в загородном доме.

— Мне действительно очень повезло с тобой. Идем, здесь делать больше нечего.

— Надо бы следы убрать.

— Уберут. На это есть люди. Зачистят хату так, словно тут никого никогда не было, даже хозяина-дипломата.

Фроленко с Николаевым вышли из подъезда. Главарь уехал на своей машине. Роман подошел к «Ауди», но не близко. Он не хотел попадать в зону действия аппаратуры аудиоконтроля, установленной в машине.

Прапорщик достал сотовый телефон, набрал номер Седова.

— Слушаю, — тут же ответил командир отряда.

— По Ботанику у меня все.

— Я в курсе, слышал и твой разговор с Фролом. Похоже, он тебе поверил.

— Да босс особо и не слушал. Ботаника зацепили?

— Конечно, иначе для чего было разыгрывать спектакль? Хакер надежно приклеился к машине и к господину Шестаку.

— Фрол отпустил меня.

— И это знаю. Езжай отдыхать, без необходимости я тебя не потревожу.

— У вас сейчас много работы.

— Главное сделал ты, и за это тебе благодарность Белоногова.

Николаев усмехнулся и заявил:

— Благодарность на хлеб не намажешь, командир.

— А как насчет того, чтобы сдать в кассу штаба доллары, переданные тебе Фроленко?

— Побойтесь бога! Я их честно заработал.

— Тогда жду ответа на объявление благодарности.

— Служу Отечеству!

— Вот это другое дело. Служи, Рома. До связи!

— Да связи, командир!

Роман сел в машину, за рулем которой находился неизвестный парень. Он и довез прапорщика до дома.

До прихода Екатерины Николаев прекрасно выспался.

Она увидела его на диване и спросила:

— В честь какого праздника у нас в доме так перегаром тянет?

— А что, я уже не имею права выпить просто так? — поинтересовался Роман.

— Просто так пьют только алкоголики. Кстати, ты сам об этом на селе говорил.

— Не путай, алкоголики опохмеляются и пьянеют от рюмки. А сколько времени?

— Восьмой час.

— Чего рано пришла?

— Я-то появилась вовремя, у меня в понедельник короткая смена, а вот ты, похоже, с обеда дрыхнешь. Работы, что ли, лишился?

Николаев поднялся и заявил:

— Таких людей, как я, без очень веских причин не увольняют.

Екатерина поправила костюм Романа, и из кармана выпала пачка стодолларовых купюр.

Она подняла ее и воскликнула:

— А это что?

— Ты не видишь? Деньги, только американские. Они принимаются практические во всех странах мира.

— Я, Рома, вижу, что это деньги. Откуда?

Николаев показал ей на костюм и гордо заявил:

— В другом кармане еще одна пачка.

Екатерина достала ее и осведомилась:

— За что тебе платят такие деньги?

— За работу. Это аванс, завтра получу остальное, сто восемьдесят тысяч зелеными американскими купюрами.

— Сколько? — У Екатерины от удивления расширились глаза.

— Сто восемьдесят. Если переводить на наши деньги, то выходит почти шесть с половиной миллионов рублей.

— Это что же у тебя за работа?

— Я телохранитель, ты же знаешь.

— Да за такие деньги у нас в районе можно и дом построить, и магазин открыть.

Николаев встал, потянулся и спросил:

— Тебе в Москве плохо?

— Хорошо, но наши отношения?.. — Екатерина подошла к Роману.

— Что наши отношения?

— Знаешь, как хочется, чтобы была семья, дети?

Николаев покачал головой:

— Да, оно, наверное, очень хорошо, но говорить об этом рано.

— Но мы же нормально уживаемся, Рома. На селе нас уже поженили! Ленка Гусева письмо прислала. Отец по пьянке ляпнул где-то на сходе, что мы расписались и живем вместе, так по Шанино эта весть разлетелась быстро. Теперь народ свадьбы ждет, гулянки.

— Ну, Петрович, ну, балабол!

— Но ведь реально так оно и есть, не считая росписи. Живем в одной квартире, спим вместе.

— А как же любовь, Катя?

— Я тебе по-прежнему безразлична?

— Нет, но чувства свои любовью назвать не могу.

— Да, ты ведь сам признавался, что не знаешь, что такое любовь.

Николаев обнял женщину, сомнения которой прекрасно понимал.

— Не торопи меня, Катя. Как почувствую, что люблю, сразу же сделаю тебе предложение.

— А не почувствуешь, выгонишь на улицу? Поразвлекаешься вволю, насытишься, а потом скажешь: «Извини, Катька, шла бы ты подальше. Нет и не будет у меня к тебе никакой любви».

— Ты вправе прекратить наши отношения. На улице не останешься, квартиру сниму хорошую, работу не потеряешь. А там, глядишь, и встретишь того, кто рухнет к твоим ногам. Буду только рад.

— Мне никто, кроме тебя, не нужен.

— Тогда не торопи и не заводи, пожалуйста, подобного разговора. По крайней мере, старайся делать это не так часто, как до сегодняшнего дня.

Екатерина вздохнула и спросила:

— А что мне еще остается?

— У тебя есть выбор. Я приму его.

— Он уже сделан. Принимай.

Николаев прошел в ванную, умылся, закурил на кухне. В это время сработал его сотовый телефон. На дисплее высветилась буква «С».

— Да, командир?

— Дома?

— Так точно!

— Подходи к пивному бару, разговор есть.

— Понял, через десять минут буду.

Вечером бар был заполнен, однако около Седова никто не сидел. Видимо, владелец заведения знал, с кем имеет дело.