свое доброе имя и репутацию, безжалостно

гоните это чувство прочь, джентльмены. Вы даже

не представляете, сколько миллионов ростбифов,

говядины по-веллингтонски и пудингов

оно погубило!

«Большая поваренная книга Хиггса»

- Прошу вас, мистер Лайвстоун. Проходите. Хозяин занят в кабинете, но вы можете обождать его в нашей гостиной. Она не очень роскошна, однако вполне хорошо обставлена, чтобы вы ощутили себя комфортно, пока будете ждать.

Лэйд засопел, смерив мажордома неприязненным взглядом.

Вполне хорошо обставлена? Комфортно?

Этот малый что, намекает на счет его фигуры?..

- Кхм. Простите, по всей видимости, произошла ошибка.

- Да, сэр?

Разглядывать мажордома в упор было бесполезно – с тем же успехом можно сверлить взглядом отварного судака, лежащего перед тобой на тарелке. Выпуклые мутноватые глаза не выражали ровно никакого человеческого чувства – признак превосходно вышколенной прислуги.

Лэйд терпеть не мог превосходно вышколенную прислугу, в ее присутствии он всегда терялся, ощущая себя мальчишкой в разодранных штанах, которому вот-вот закатят взбучку за разбитое окно – уже третье на этой неделе.

- Видите ли, в чем дело, - он кашлянул, - Я прибыл сюда по приглашению мистера Герни. Деловому приглашению, и весьма безотлагательному, насколько я могу судить. Вероятно, вам стоит провести меня к нему в кабинет и…

- Нет, сэр. Ровно никакой ошибки здесь нет.

Мажордом склонил голову на три четверти дюйма, одним только этим движением обозначив вежливую снисходительность человека в костюме за пятьдесят фунтов, вынужденного объяснять очевидные вещи человеку в костюме за один фунт десять шиллингов.

- Что вы хотите сказать?

- Мистер Герни скоро закончит свои дела и спустится. Надеюсь, вам не обременительно будет обождать его несколько минут в гостиной, в компании с другими гостями.

С другими… гостями?

Дверь распахнулась, прежде чем он успел возразить, и Лэйд ощутил, как под языком выступает горечь. Так бывает, если запихнуть в рот сразу две турецкие перечные пастилки.

Гостиная была обставлена превосходно и со вкусом.

Сюда не дотянулись руки Маклина, Клиссетта, а также «Холланда и сыновей», стараниями которых многие английские гостиные выглядят так, будто загодя подготовлены встретить вражеский штурм, а предметы обстановки служат не столько удобству посетителей, сколько необходимости разбить вражеские атакующие порядки.

Никаких тяжелых гардин и массивных кресел, никаких поглощающих звук резных панелей, все обставлено на легкий колониальный манер – изящно, с тем небрежным лоском, с которым обставляют свои альковы холостяки средних лет, не стесненные ни семьей, ни кредиторами, ни необходимостью демонстрировать свое положение в обществе. Лэйд машинально оценил телефонный аппарат, стоящий на тумбочке в углу – роскошный шведский «Рикстелефон» в лакированном корпусе с изящной рукояткой индуктора. Современная, элегантная и чертовски дорогая машинка, никакого сравнения с теми громоздкими пузатыми чудовищами, что украшают собой гостиные Миддлдэка.

Единственной массивной деталью обстановки был стол. Огромный, круглый, красного дерева, водруженный посреди апартаментов, он куда уместнее смотрелся бы в замке у Джона Ламберта[1], грозящего мечом непокорным шотландцам, подумал Лэйд, чем в гостиной преуспевающего банкира из Редруфа. Черт, за таким столом можно было бы рассадить две дюжины человек, и так, чтобы они не касались друг друга плечами. Но сидело за ним куда меньше, оттого пустого пространства между ними оставалось чертовски много.

Не двое. Не трое.

Шестеро. Шесть человек, сидящих за столом, внимательно глядящих на Лэйда Лайвстоуна, нелепо застывшего в дверном проеме.

Черт, ну и странная же это была компания!

Взгляд Лэйда быстро пробежал вокруг стола по часовой стрелке, точно тот был барабаном револьвера с шестью заряженными каморами, задерживаясь на одну секунду на каждом госте.

Двое мужчин в жилетах из грязной овечьей шерсти. О чем-то глухо переговариваются друг с другом, отставив к стене массивные трости, по-волчьи зыркая на окружающих из-под клочковатых бровей. Сразу видно, чувствуют себя неуютно, не на своем месте, роскошь гостиной явно их тяготит, как и общество, в котором они оказались. Неприятные типы, которых скорее ожидаешь встретить в темной подворотне Скрэпси, и запах от них скверный – от их грязной козлятины, от их стоптанных башмаков, от их сальных нечесаных волос…

Пожилой джентльмен, сидящий поодаль от них, явно не относился к их кругу, более того, являл собой их полную противоположность. Благообразный, седой, лет около семидесяти, он походил на библейского старца, который внезапно выиграл в лотерею двести фунтов, уже успел посетить парикмахера, цирюльника и портного, пообедать в ресторане с пристойной винной картой и обзавестись абонементом в театр. Вероятно, все дело было в его окладистой бороде, седой и ухоженной, которую он степенно перебирал пальцами, поглядывая вокруг себя. В самом деле, роскошная борода. Лэйд и себе непременно завел бы нечто подобное, пусть это и чревато было бы насмешками со стороны Хейвудского Треста, вот только содержать такую бороду, пожалуй, еще более накладно, чем чистокровного шайрского скакуна, пожалуй, на одном репейном масле с отдушкой немудрено разориться…

Джентльмен был облачен в старомодный костюм строгого кроя вроде тех, что носят обыкновенно вышедшие на пенсию профессора, даже чересчур скромный, едва ли не пуританский. Ни золотых часов, ни трости с изящным набалдашником – ни дать, ни взять, отставной викарий, вздумавший заглянуть к мистеру Герни на чашечку кофе с ликером. Только глаза у него не такие, как у святош. Не скорбные, проникнутые христианской тоской, совсем другого сорта. Лучистые, пронзительно голубые, смешливые, они сохранили удивительную для своих лет ясность, редко встречающуюся у стариков, и походили на осколки январского льда, который невозможно раздобыть на полинезийских широтах. Такие глаза не забудешь, единожды их увидев…

Следующий гость к некоторому смущению Лэйда оказался гостьей. Молодая женщина, определил он, но не юная, лет около тридцати, и тоже чудно одетая. Многие дамы Нового Бангора, даже те из них, что были облечены высоким положением в обществе, быстро отказываются от удушливой и чопорной викторианской моды, норовящей задушить их слоями тяжелой ткани и грозящей в здешнем климате всамделишным тепловым ударом. Обыкновенно им требуется совсем немного времени, чтобы перенять здешнюю