— Так это, может, «драндулет» какой, с лета оставленный, полностью заметенный снегом. Мы, конечно, можем завтра проверить. А ты чего спрашиваешь?

— У меня вдруг возникло такое чувство, будто из окон этого дома за нами наблюдают!

— Да ну, быть такого не может… — недоверчиво протянул Андрей.

— Я видел, как колыхнулась занавеска, когда я забрался на стремянку. Как будто кто-то отшатнулся от окна, — убежденно заявил Гарик, не забывая при этом плоскогубцами разжимать проржавевшие кольца, на которых висел фонарь. Потом очень ловко перерезал проводку и отдал фонарь Андрею. — Завтра надо обязательно проверить этот дом, — заключил он.

— Надо, — кивнул Андрей. — Может, пройдемся по соседям?

— Зачем?

— Ну, ты ведь сам сказал…

— Это дом Поляковых. Я гостил в нем однажды. Давно.

— Что-то Поляковы не подают признаков жизни который день, — пробормотал Ляхнович. — Может, у них случилось чего?

— В доме, скорее всего, никто не живет! — сказал Гарик, шмыгнув носом.

— Но ты ведь видел, как качнулась занавеска! — не отставал Андрей.

— Эй, вы скоро там? Я уже околел здесь! — подал голос Рудинский, который все это время пританцовывал на крыльце, втянув голову в плечи.

— Скоро, — обернулся к нему Ляхнович.

Юрьев быстро спустился вниз и, взвалив на плечи стремянку, потащил ее за дом. Степик, не дожидаясь особых распоряжений, зашел в дом и включил свет. Андрей потоптался немного в сугробе, тупо глядя на фонарь в руках, потом пошел к калитке. Когда Степик вновь появился на крыльце, Андрей, согнувшись пополам, усиленно пытался рассмотреть дом напротив в щель приоткрытой калитки.

— Ты чего там? — окликнул его Степик.

— Там, в доме напротив, кто-то есть, — перешел Андрей на шепот.

— Полный бред.

— Кто-то наблюдал за нами из окна.

— Такого просто не может быть!

— Да я тебе точно говорю! Гарик видел…

— И чего?

— Завтра все разузнаем и разберемся. А теперь домой и спать, — ответил за него Юрьев, появляясь из-за угла веранды.

Степик обернулся, и в его приподнятых бровях были немой вопрос и явная ирония.

— А может, чаю выпьем, согреемся немного, а? — предложил Андрей, когда они уже поднялись на веранду и закрывали за собой стеклянную дверь.

— Можно и чаю, — согласился Степик. — Жаль, коньяка нет. Гарик, слышь, может, позвоним завтра девчонкам, пусть нам коньячку привезут?

— Позвоним, — согласился тот.

Андрей поставил кипятить чайник, выставил на стол чашки и заварник, пододвинул сахарницу и, усевшись за стол, внимательно поглядел сначала на Гарика, потом на Степика.

Те, проигнорировав его выразительный взгляд, продолжали сверлить друг друга глазами. И снова где-то совсем близко послышался волчий вой.

— Проклятая деревня, — пробормотал Степик. Не выдержав тяжелого взгляда Гарика, отвернулся к окну.

Рудинский давно не был в Старых Дорогах. Пять лет назад умерла его бабушка, через какое-то время ее маленький, никому не нужный, ветхий домик обвалился. Ни родители, ни тем более родители его двоюродной сестры не собирались приезжать в деревню. Сельсовет сравнял дом с землей, а участок зарос бурьяном, дикой сиренью и акацией. В последний раз Степик приезжал сюда на похороны бабушки. И уезжая, был абсолютно уверен, что прощается с деревней навсегда. Тогда еще слишком живы были воспоминания, обиды, сожаления…

Зачем он приехал сейчас? Какой-то неведомый душевный порыв или все же угрызения совести сподвигли его на это? Он и сам не мог ответить. Но когда Андрей как-то вечером, выпив лишнего, заикаясь, признался, что пишет роман о белорусской деревне и хотел бы в отпуске пожить в глубинке, чтобы собрать материал, Степик сразу вспомнил о Старых Дорогах.

С воспоминаниями о Старых Дорогах неизменно приходили воспоминания и о Мире Ярославской, его двоюродной сестре.

Впрочем, не один Степик помнил о Старых Дорогах.

Гарик помнил тоже. Пусть и был он здесь лишь однажды, воспоминаний о том, что когда-то случилось в Старых Дорогах, хватило ему на всю жизнь.

Много лет друзья не вспоминали ни деревню, ни случившееся в ней, будто сговорившись, по молчаливому согласию.

Рудинский для вида повыпендривался — такой уж у него был характер. Но в какой-то момент они с Гариком решили, что, приехав снова, смогут как-то изменить прошлое или хотя бы примириться с ним.

Андрей встал из-за стола и сходил за закипевшим чайником.

— Вы ничего не хотите мне рассказать? — спросил он, нарушая молчание.

— Нет, — Степик опустил голову и стал помешивать чай. — Да и рассказывать собственно нечего. Просто однажды…

— Просто однажды мы, играючи, со Степиком и Лехой Поляковым, тем самым, родственники которого жили в доме напротив, сломали жизнь одной девочке, более того, она чуть не умерла тогда…

— Гарик?!

— Степик?!

— Не ссорьтесь, пожалуйста! — вмешался Андрей. — Если вам неприятно или вы не хотите об этом говорить, можете не рассказывать. Давайте пить чай и ложиться спать.

— Да нет, чего уж там. Просто эта девочка, Мира, двоюродная сестра Степика, влюбилась в одного человека. В скверного человека. Который ненавидел деревенских, а особенно Рудинского и Полякова. Решив им отомстить, он соблазнил и влюбил в себя Мирославу. А мы в отместку сожгли хутор, на котором он жил. Он, конечно, смылся, но Мира этого не знала и чуть не умерла от горя, у нее стало плохо с сердцем, и она долгое время пролежала в больнице. Мы ни разу к ней не пришли. Считали, что она нас предала… Впрочем, Леха оказался умнее нас. Или милосерднее. Он вернулся в деревню, нашел Миру, женился на ней и увез в Прагу. Мы со Степиком решили, что имеем право вершить суд, и, посчитав Полякова виновным, навсегда вычеркнули из своей жизни. А Леха, зная, что так будет, пожертвовал дружбой и спас Миру, вопреки всему.

Хоть голос Гарика звучал ровно и даже где-то равнодушно, Андрей не мог не заметить промелькнувшей давней боли в его глазах.

— Наверное, Леша Поляков любил вашу Миру, — предположил он.

Гарик горько усмехнулся.

— Я ее тоже любил, но лелея обиду, оказался жалким трусом! Надеюсь, Мира обрела покой и счастье в Праге с Поляковым. Надеюсь, она простила нас…

Снова воцарилось молчание, нарушаемое воем вьюги за окном, свистом ветра в дымоходе да тиканьем часов на стене. Мужчины допили чай, погасили свет и снова улеглись спать.

— Степик! — Гарик приподнялся на диване и шепотом окликнул друга, уверенный, что Рудинский, как и он, не спит.

— Ну? — отозвался тот.

— Я все думаю об этом доме напротив… Ты случайно не знаешь, кто сейчас там живет? Ну, твоя мать ведь отсюда, может, она чего слышала? Может быть, она поддерживала связь с матерью Полякова? Да и Лехина бабка…