– Я разрядил пистолет, – сказал он.

Я не поверила своим ушам.

– Но это потрясающе, – наконец добавил он. – Совершенно потрясающе: ты просто взяла и выстрелила.

Он на секунду замолчал, как будто снова прокручивал в воображении всю сцену.

– И не один раз, а два.

Я не знала, что ответить.

Во взгляде незнакомца читалось презрение, невеселая улыбка на его губах походила на линию, проведенную остро заточенным карандашом.

– А знаешь, как это называется?

Я словно в забытьи покачала головой.

– Инстинкт убийцы, – констатировал он, и его слова прозвучали почти уважительно. – Такому нельзя научиться.

Я просто окаменела.

Он злорадно рассмеялся, увидев выражение моего лица.

– Не знаю, что вы обо мне вообразили, но вы заблуждаетесь! – пронзительно взвизгнул незнакомец, и прошло несколько секунд, прежде чем я сообразила – меня передразнивают. – Я обычная мать! Учу детей! Я и мухи не обижу!

От отвращения взгляд его сделался мрачным. Но в то же время удивительно спокойным.

Я потеряла дар речи.

Удар пришелся в самую точку.

Да, я запаниковала.

Но я выстрелила. Выстрелила два раза. Ноги опять подвели, и я повалилась как подкошенная, да так и осталась сидеть на голом полу, последние силы меня покинули.

– Инстинкт убийцы, – повторил человек. – Наконец-то она его показала. Свое истинное лицо. Лицо Зары Петерсен. Женщины, которая действует с расчетом…

Я опять почувствовала, что задыхаюсь.

– Муженек твой, похоже, был тряпка, – продолжил он. – Зато ты – нет. – Он посмотрел на меня сверху вниз. – Нет, ты не такая. – Глаза незнакомца утратили все человеческое. – Ты сделана из другого материала.

– Вы ошибаетесь, – жалобно простонала я.

Он покачал головой, циничная улыбка осветила его лицо.

– Неужели это правда, Зара? Неужели тебе охота продолжать в том же духе?

– Что вам от меня нужно? – закричала я, хотя, может, мне только казалось, что я кричала – слова, слетевшие с моих губ, напоминали скорее жалостливый и бессильный лепет.

– Ты невнимательна, – сказал он. – Мне нужна правда.

– Какая правда? Правда – это о чем?

– Правда о Филиппе и тебе, – медленно отчеканил он, словно говорил с капризным ребенком.

– Истина одной ночи, этой ночи, – сказала я.

Ночи. Господи.

Он не отвечал.

– Где мой муж? Что вы с ним сделали? – спросила я и попробовала сесть, но руки и ноги не слушались. – Где Филипп?

– Ты знаешь.

– Нет!

Что тут происходит?

– Ты знаешь. Говори.

Сил моих больше нет.

– Я не знаю! – всхлипнула я.

– Ты знаешь. Говори.

– Нет!

– Говори! Где Филипп? Ты знаешь! Говори!

Неожиданно наступила гробовая тишина.

Ничего.

Только мое дыхание.

И его.

Скрип половиц.

– Вы его убили! – прошептала я.

Тело мое сделалось почти невесомым.

Во взгляде незнакомца читалась невозмутимость.

– Это ты убила его, – сказал он.

– Почему вы так со мной поступаете? – пролепетала я.

– Ты знаешь, почему.

– Из-за того, что было, – прохрипела я. – Из-за того, что мы тогда сделали.

Он медленно наклонился ко мне. Я почувствовала, как скрутило желудок.

– Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала.

Перед моими глазами замерцали вспышки света.

– Что ты сделала?

Бездна разверзлась.

– Что ты сделала? Отвечай!

Я не могла.

– Скажи правду! – взревел он.

Я открыла рот.

Я не могла.

Я потеряла сознание.

Теперь осторожно, предельно осторожно.

Я стал медленно приближаться, в первую секунду даже подумал, что обморок ее только притворный. Эта женщина не желторотый цыпленок. Эта женщина только что в меня стреляла. In cold blood. Хладнокровно.

Но она действительно без сознания. Нащупываю пульс, женщина неподвижна. Прикидываю, как поступить. Нельзя допустить новой атаки, но и улизнуть она не должна.

Я распахнул дверь, ведущую в сад. Почувствовал, как хлынул на меня поток ночного воздуха.

Возвратился на кухню, подхватил по-прежнему бесчувственную женщину под мышки и поволок в сад.

Когда мы добрались до террасы, она издала жалобный стон. Как запуганное дитя, подумал я, и испытал чуть ли не жалость, но потом взял себя в руки. Филипп Петерсен поплатился за свои грехи. Так почему его жена должна оставаться безнаказанной?

Когда я снова пришла в себя, то в течение нескольких секунд никак не могла сообразить, где я и что случилось. Вокруг темно, хоть глаз выколи. Первое, что донеслось до моего слуха, были звуки, очень близкие и жуткие. Визг, фырканье, низкое и какое-то архаичное, примерно таким представляется детям голос дьявола. Сделав над собой невероятное усилие, я открыла глаза. Различила какое-то движение и попробовала сосредоточиться на нем. Фырканье смолкло, наступила тишина. Сознание мое судорожно цеплялось за кромку реальности, выбивало искры, как будто от прикосновения металла к металлу, тускнело, но я изо всех сил старалась снова выкарабкаться на поверхность. Усердно моргала, пока не прозрела. Потолок изменился, теперь он не светлый, но темный, и к тому же пребывает в движении – нет, чушь. Все совсем по-другому: надо мной натянута черная ткань, испещренная маленькими дырочками, через которые просачивается свет – нет, ерунда. Никакой это не платок, это ночное небо. Я лежала под открытым небом.

Снова раздались звуки, еще более яростные и агрессивные, но я не понимала, откуда они. Имеют ли они какое-то ко мне отношение? Где я? Почему мне так дурно, почему все кружится? Я пьяна? Больна? Пошевелилась. Вон Большая Медведица, однажды Филипп научил меня, как ее распознать, куда я иду и ради чего? Я прищурилась, жгучая боль в плече окончательно вывела меня из забытья, и я поняла. Я не иду. Меня волочат по траве, ухватив под мышками. Я ранена? Это санитар? Куда он меня тащит?

И тут я все вспомнила.

Меня волочит этот человек. Платье от росы намокло, я слышу, как человек надо мной кашляет, и это единственный живой звук на всю округу. Я зажмурила глаза, попробовала пошевелить руками и ногами, но тело не слушалось. Может, мне впрыснули какую-то дурь? Нет. Я чувствовала все члены, могла двигать руками-ногами, я лишь ненадолго потеряла сознание. Что он затеял? Куда меня тащит?