полагаешь, что полицейские придут вот в это поместье защищать меня от произвола русского олигарха?

— Темное средневековье, — подумав, изрек человек, который еще два часа назад скакал на лошади и бил колотушкой по мячу.

Потом он еще немного подумал и заявил:

— Не стоит тебе выходить за него замуж. Это неправильно.

Я не выдержала и рассмеялась. До того воинственно он сейчас выглядел. Волосы встрепаны, глаза светятся сталью, щеки раскраснелись. Рыцарь.

— И не собираюсь.

— И еще… Вернее, это самое важное…

Он вдруг встал, словно действительно собрался признаться в чем-то, что допустимо сообщать лишь стоя. А я инстинктивно напряглась, пальцы попытались вонзиться в металл, но лишь побелели от натуги.

— Маша, ты мне нравишься. Очень… — он выдохнул, отвел взгляд, не выдержав, помолчал, собираясь с силами.

А мне опять стало смешно. Все это походило на сцену из романа. Того самого, древнего, на ранненовоанглийском, которым зачитывались девицы времен Генриха VIII-го. Отчаянно сдерживаемый хохот щекотал горло. Наверное, пальцами я все-таки наделала вмятин на капоте.

— Я понимаю, мы знакомы чуть больше недели, — в голосе его царапала непривычная хрипотца, — И все же… Чувства, ведь не появляются со временем… Вернее, то чувство, о котором я сейчас пытаюсь сказать. Другие-то конечно… Фух!

Тут он окончательно запутался в словах и сдулся, как мячик. А серым взглядом снова вцепился в меня, рассчитывая найти ответ на тот вопрос, который не решился задать. «Что чувствую я?»

А что я чувствую? Рядом с Берти мне спокойно и тепло. Даже сейчас, когда он сделал все, чтобы выбить меня из зоны комфорта. И тут на свою беду я попыталась представить, что было бы со мной, если на месте принца Альберта сейчас стоял Марко. Ничего не говорил, а просто стоял бы молча и пялился мне в обнаженную, не защищенную барьером лжи душу. Горло тут же сдавил спазм, руки затряслись, а сердце сменило ритм, задергавшись, как жертва в лапах хищника. И это только мысли. Только возможность. К сожалению, Берти принял мою реакцию на свой счет. И сложно в этом его винить. Щеки его порозовели, глаза увлажнились, а губы расплылись в счастливой улыбке. Сама того не желая, я ответила на его вопрос. Солгала, не произнеся ни слова. И тут же ощутила, как близость между нами вновь подергивается пленкой отчуждения. С моей стороны. Короткий миг свободы закончен. Я мотнула головой. Нет, я не хотела ему врать. Только не Берти.

— Погоди…

Он замер. Посерьезнел. Посуровел даже. Но я не испугалась.

— Берти, я не могу сказать, что ты мне не нравишься. Ты отличный парень, хотя и странно себя ведешь, иногда.

Он вздохнул и отступил от меня на шаг.

— Я… — и все равно мне воздуха не хватало. Смешно, ведь мы на улице, в лесу. А я задыхаюсь. Перед глазами замельтешили черные точки. И я в панике зажмурилась.

— Расслабься, Маша, — я ощутила, как его пальцы легонько сжали мои, — Я понял.

Берти чудо. Мне действительно стало легче. Я открыла глаза и уперлась в его серый, теплый взгляд. Когда он успел подойти так близко. Между нами теперь нет и полуметра.

— Но это не значит, что я потерял надежду. Я буду тебя добиваться. Это я официально заявляю.

И я все — таки неприлично рассмеялась. Принц Альберт определенно герой рыцарского романа, а не современный студент Линкольн колледжа. Сделал официальное заявление, надо же! И как на это ответить? Присесть в глубоком реверансе? Так я не умею. Поэтому кивнула с достоинством, все еще всхлипывая.

— Для ученого ты слишком несерьезна, — он тоже улыбнулся.

Ну, до ученого мне еще идти и идти. А судя по моим успехам в колледже, могу и не дойти.

На следующий день Берти зашел ко мне в библиотеку, и мы просидели за одним столом до самого закрытия. Каждый корпел над своими заданиями, но вместе все равно было как-то веселее. А во вторник он меня спас. В 17-ть я назначила всем участникам проекта встречу в комнатке, которую руководство колледжа выделило нашей команде. В 17.00 явился только датчанин Иб. Леха заранее предупредил, что у него лабораторная работа. А Стефан прислал сообщение с извинениями и смайликами. Похоже, у него началась бурная стадия в личной жизни, когда каждая минута требует его непременного присутствия рядом с любимой девушкой. Но поскольку ничего серьезного мы обсуждать не собирались, то я его простила. Как самопровозглашенный лидер я нутром чуяла, такие вот встречи хотя бы редкие необходимы. Чтобы группа не распалась окончательно. Но я, да и все, наверное, уже поняли, тут в Оксфорде моя идея загибается. В Москве она жила нашим неуемным энтузиазмом и отчасти наивной верой в чудо. Что когда-нибудь мы встретим кого-то настолько богатого и настолько честного, что он вложит непомерные средства в неблагодарное дело определения подделок в живописи. А здесь в Англии мы уже дошли до той критической точки, когда улучшить проект доступными современной науке средствами не возможно. И пора искать ресурсы, чтобы изготовить опытный образец. Но это невыполнимая задача, поскольку проект слишком дорогой. Так что все наши встречи неизменно сводились к обсуждению, в какие еще фонды закинуть наше предложение с просьбой выделить нам 240 миллионов евро. 240 миллионов евро — это ведь приговор любому проекту. Не говоря уж о студенческом. И вот к чему мы пришли: Леха откровенно на нас забил, Стефан погрузился в личную жизнь, а мы с Ибом вынуждены сидеть друг напротив друга и изображать необыкновенный интерес к обсуждению проблемы. И, разумеется, на долго нас не хватило. В комнатке повисла пауза. Сначала вроде бы обычная, пустая. Нам просто больше не о чем стало говорить. Мы учились на разных факультетах. Даже в разных колледжах. И общих интересов не имели.

— Сходим, куда-нибудь? — неожиданно спросил он, и густо покраснел.

Я удивленно уставилась на него. Я не воспринимала своих коллег по проекту как возможных кавалеров. Наверное, потому что с самого начала так сложилось. В Москве меня окружали парни-единомышленники, мы с азартом обсуждали наши идеи. И ничего личного. И тут в Оксфорде все началось так же. Пока к нашей небольшой группке не примкнул Иб. Делать ему с профессиональной точки зрения с нами было нечего. Он же математик. А проект находится на стыке химии, физики, инжиниринга, программирования и истории искусств. Конечно, математика — универсальная наука, и все же… Но Иб заявил, что у него связи и в большом, бизнеса и политике: дедушки, дядюшки, родители, друзья родителей, в общем, понтовался перед нами