— Надеюсь, мы больше не увидимся. В этой группе тебе не рады.

Он коротко кивнул, кинул вопросительный взгляд на замершего Берти. Мой рыцарь великодушно отступил в сторону, позволив ему выйти вон. И только когда он бодро затопал по коридору, шагнул ко мне и заключил в объятия.

И меня затрясло. Представилось вдруг, что могло случиться, если бы Берти во время тут не появился.

— Мне кажется, мы зря его отпустили. Может догнать и надавать ему как следует?

Его ладони легли мне на плечи, прижимая к не очень широкой мужской груди.

— Откуда в тебе столько силы? — запоздало удивилась я, дыша ему в свитер.

— Немного армейского опыта, и очень много злости, — в голосе его послышались веселые нотки. А подбородком он прижался к моей макушке, — Принцы обязаны проходить военную службу.

— Ничего себе, — меня перестало трясти, я отстранилась и заглянула ему в глаза, — А я думала, что члены королевской семьи с утра до вечера посещают светские мероприятия.

— И это тоже, — он вздохнул и с видимым разочарованием выпустил меня на свободу, — Но долг превыше всего.

— Заяви на него! — возмущенно выдохнула Эльза, — Вот же сволочь!

Это она про Иба после моего рассказа о том, что случилось в комнатке. А Мия удрученно вздохнула.

— Он ничего такого не сделал, — я пожала плечами, — Мне кажется, Берти ему хорошо объяснил, что так вести себя с девушкой не стоит.

— Ты не права, — покачала головой будущее светило социологии, — Этот Иб по-хорошему должен вылететь из колледжа with rap sheet dragging him down (дословно: с плохим досье, аналог: с «волчьим билетом»).

— Точно, — согласилась моя вторая не менее кровожадная подруга, и добавила, — А если он почувствует безнаказанность? И когда-нибудь пойдет дальше с другой девчонкой? Которой во время не придет на помощь настоящий принц?

О Берти я им тоже все рассказала.

— Не знаю…

Мне показалось, что обе мои европейские подружки предлагают уж слишком суровые меры за один нежеланный недопоцелуй.

— Если только ты не чувствуешь своей вины за его поступок, — пожала плечами провокаторша Мия.

Я задумалась. Нет, своей вины я не чувствовала, но и жаловаться на Иба в канцелярию колледжа не хотелось.

— А на Платона и его надоедливого папашу кому мне жаловаться? Ведь они меня куда сильнее прессуют, чем придурок Иб?

— На этих можешь принцу Альберту пожаловаться. Колледж вряд ли станет разбираться в ваших странных соглашениях.

— Вот видите! — я развела руками, — Как ни крути, а получается несправедливо. Одних можно наказать, а других нет.

— Надо делать не как справедливо, а как правильно, — Мия вздохнула, — Если все время пытаться осмыслить статьи закона, то головой двинешься.

И это прозвучало из уст будущего социолога! А может быть даже политика!

И все-таки на Иба я жалобу не подала. Пусть живет. И продолжает учиться в колледже Оксфорда. Вряд ли мое попустительство его слабости когда-нибудь приведет к трагедии. А требовать справедливости мне не хотелось. Тем более, какой смысл добиваться ее в малом, если в мире ее и вовсе нет. О чем мне напомнил Платон уже на следующий день. Вернувшись из библиотеки, еще на лестнице в подъезде я столкнулась с двумя рабочими, куда-то выносящими мою кровать. Мою, я это сразу поняла. У нее такие забавные шишечки с почти стершейся позолотой.

— Эй! В чем дело?! — попыталась возмутиться я, схватившись за одну из шишечек и стопоря движение кровати вниз по лестнице. Рабочие недовольно запыхтели.

— Маш, да не кипешуй ты! — благодушно упрекнул меня сверху Платлон, — Поднимайся, все поймешь!

— Верни мне мои вещи! — я готова была топать в бессильной злобе ногами. Мы стояли в опустевшей комнате, с ободранными стенами и голым потолком, из которого сиротливо торчали два провода — все, что осталось от раритетной люстры с двумя рабочими плафонами из трех.

— Да ладно тебе! — хорошее настроение Платону мои вопли не испортили. Выглядел он сытым котом, — Вещи не твои, а хозяйские. Ничего с ними не будет, погостят у меня в техническом подвале.

А меня трясло. Этот наглец вторгся в мою жизнь самым возмутительным образом. И продолжал топтаться в ней как слон в посудной лавке, круша все, на что натыкалось его неповоротливое тело. И на одном лишь основании — его папа олигарх дал добро. Хозяева мира!

— Ты меня даже не предупредил о ремонте! Хотя по-хорошему должен был спросить разрешения.

— Машунь, по-хорошему теперь не будет. Будет по-моему! — хохотнул Платон.

И вот как меня угораздило попасть в такую жуткую ситуацию? Когда это началось? Что стало точкой невозврата? Треклятая сумка, которую Мия уговорила меня принять от него? Или мое согласие разыграть перед его отцом, что мы приятели? Или тот поход в ресторан Дорчестер? Я схватилась за голову.

— Хотя бы объясни, что тут происходит?

— Ты сама отказалась ко мне переезжать, — развел руками младший Каримов, — Представь, что тебе вечером позвонит мой папаша по видеосвязи? Он же сразу поймет, что ты не в нашем доме, а в своей старой халупе. Не дергайся, невеста, я решаю проблему сам, как ты и хотела. Сделаем тут комнату из моего дома. Пусть папа не дергается.

Если так посудить, то Платон выбрал вполне щадящий вариант. Надо только вытерпеть вынужденный ремонт. И мне, и моим соседкам. Ведь шум и запах уже разносились по всей квартире. А будет только хуже.

— Переезжайте ко мне на неделю, — щедро предложил Платон.

Эльза радостно захлопала в ладоши. А мы с Мией поджали губы.

— Ой, ладно, — махнул рукой сын олигарха, — Сниму вам три люкса в гостинице. Так устроит?

Со всеми этими событиями я как-то совсем перестала думать о Марко. Он тоже никак о себе не напоминал. И моя жизнь покатилась в своем русле. Как будто я и правда уехала от него на машине Берти в тот день, навсегда оставив него на стадионе для игры в Поло. Он мне даже не снился. Я ужасно уставала, и мне снился всякий бред, причем исключительно на ранненовоанглийском и все время в стихах. Я так углубилась в ночную куртуазную историю, что наяву с трудом понимала современную речь.

— Мария, ты даже не бледная, ты зеленая, — Берти оглядел меня как врач пациента и тут же выписал, — Тебе надо развеяться. Завтра суббота, приглашаю тебя на речную прогулку.

Я вздохнула. Потерла глаза. Запах библиотеки, который мне так нравился в первые дни сентября, теперь вызывал тошноту. А все эти пухлые фолианты с пожелтевшими страницами — стойкое желание распрощаться с наукой и уйти в продавщицы. Честное слово, мне казалось замечательным стоять