Процентов семьдесят из того, что делал А.П., было пустой и достаточно глупой тратой времени. На месте Джорджа я давно бы уволил его, а на освободившуюся вакансию нанял бы более простого парня. Какого-нибудь исполнительного широкоплечего мужичину из массива охранников, который бы пил после работы декалитры водки и говорил «ёптыть». По-моему, большего и не нужно. Но Джордж почему-то держал именно батяню Петровича. Наверное, ему просто льстил тот факт, что на него работает представитель грозного враждебного ведомства, которое его всегда учили уважать и бояться. Так же какому-нибудь новому русскому польстило бы нанять к себе в телохранители Джеймса Бонда. Короче, Стручков был для Джорджа всё равно, что пленный фриц на вспашке дачного участка для какого-нибудь полководца Великой Отечественной. Вражья морда на службе у победителя.

Что поразительно — при этом у Петровича были седая шевелюра, бородка клинышком и добрые, чистые васильковые глаза ребёнка. Чикатило мрачно шутил, что он вырезал их у замученного в подземельях Лубянки подростка-диссидента и заставил кремлёвских хирургов вставить их ему — так, чтобы сбить всех с толку. Чтобы никто не заподозрил, что он за личность. А ещё Чикатило говорил, что такие же глаза были у интеллигентов, которые замутили всю эту бучу в семнадцатом году. Ссылался при этом на дагерротипы из учебников истории. Хотя мне почему-то помнилось, что все дагерротипы там были чёрно-белые. В ответ на это Чикатило спорил, что это, мол, не важно — всё равно у них были такие же детские добрые глазки.

— Доброе утро, Александр Петрович, — сказал я, не отрываясь от печатания буквочек. Мы с Чиком знали, что такие вещи ставят его в тупик и заставляют сомневаться в собственной профпригодности.

— Здравствуй, — уныло ответил Стручков. Делать ему здесь было больше нечего — он был раскрыт.

Я поглядел вслед его удаляющейся спине с пеплом перхоти на плечах. Почему кагэбэшники не пользуются «Head amp;Shoulders», я до сих пор так и не понял.

Напротив меня Лиза ухмылялась и смотрела на меня немного ласковее, чем требует деловой этикет. А совсем далеко, на заднем плане, Чикатило паясничал, гримасничал и обезьянничал. Стручков этого не видел, потому что он стоял к нему вполоборота — в центре офиса обнаружился усердный клерк, который не заметил его приближения и не вылез из портала новостей. Профиль Стручкова самодовольно дыбился. Вероятно, А.П. продумывал тираду, при помощи которой собирался застыдить негодяя. Я снова переключился на «Плейбой».

— Блин, Чикатило опять ржёт, — засмеялась Лиза. — Слушай… скажи ему, чтобы он этого не делал. Я, когда вижу, как он ржёт над Стручковым, сама не могу сдержаться.

— Это же очень хорошо, Лиза. Это называется — заразительный смех.

— Скажи Чикатиле, что из-за этого заразительного смеха его могут попереть с работы. Знаешь, какая сволочь этот Стручков?

— Догадываюсь. Но я не могу, Лиза. Скажи ему сама. Ты же начальница, не я.

— Я уже говорила ему раз сто. Он не реагирует. Причём он же не только за его спиной ржёт — он ржёт ему в лицо, понимаешь?

— Знаю. Я его спрашивал. Он говорит, что Стручков против этого не возражает. Потому что он путает Чикатилин глум с вышколенной улыбкой клерка. Он представить себе не может, что над его персоной можно глумиться — ему это вбили в его стальную голову, и никакие новые реалии здесь не помогут.

Стручков действительно уже стоял рядом со смеющимся Чикатилой и даже сам чему-то подхихикивал. Лиза неодобрительно покачала головой, но в ней было слишком мало от начальницы. Она не могла скрыть того, что происходящее ей нравится. Я думаю, у Чикатилы были все шансы. Её тридцатилетний парень у себя на работе вряд ли ржал в лицо своему СБ-шефу.

— Лиза, мы будем сегодня пить на работе??

— Ну… не сейчас же. Давай после обеда.

— Тебе «Три семёрки», как обычно?

— Пошёл ты!

На Лизином столе зазвонил телефон. По её виду я понял, что ей в ухо лилось что-то хорошее, какие-то добрые новости. Так и оказалось на самом деле: Джордж говорил, что не сможет сегодня прийти на работу. Что ему нездоровится. Я подпрыгнул на стуле и начал делать отмашки Чикатиле. Но возле его стола до сих пор стоял Стручков (спиной ко мне), и на перекур Чикатило пойти не мог. Я попытался всё объяснить жестами, но Чик не понимал. Видимо, я был хреновым мимом. Я снова уткнулся в «Плейбой». Через какое-то время зазвонил и мой телефон.

— «Спрейтон», добрый день, — настороженно проговорил я в трубку.

— Добрый день, дебил! — раздался радостный Чикатилин голос. — Пошли курить. Я уже минут пять делаю тебе отмашки, но ты пялишься в свой монитор, как заведённый. Как будто на нём у тебя виртуально откуривает Памела Андерсон. Что у тебя там такое?

— Мне не нравится Памела Андерсон. Она похожа на резиновую куклу для онанистов, в ней нет ничего человеческого.

— Так что же там у тебя?

— Да так, ничего… «Плейбой» он-лайн. Май семьдесят девятого года. Там такая чикса — с зонтиком, в белом белье. И с такой причёской, в стиле семидесятых. Каку «Аббы».

— Тебя что, возбуждает «Абба»?

— Ты что, Чикатило, совсем дурак, что ли. «Абба» меня не возбуждает. «Абба» по старой памяти может возбудить только Дж… тёзку Байрона. Мне просто нравится общий стиль той эпохи.

— А, ну да. Я забыл. Ты же у нас хиппи недобитый. Какой, ты говоришь, номер? Интересно посмотреть на твой идеал.

— Хиппи тогда уже повымерли. Как мамонты или птеродактили. Да и вообще — мы же курить собирались.

Это было довольно интересно — наблюдать друг друга из противоположных углов огромного, как «Титаник», офиса и говорить при этом по телефону. Довольно часто мы общались именно так. Сидящая напротив меня Лиза, которая тоже говорила с кем-то по телефону, попросила минуточку, нажала кнопку «Hold» и зашипела в мою сторону:

— Вы что, совсем охренели? Это же всё прослушивается. А вы — «Плейбой», нижнее бельё, возбуждает, не возбуждает.

— А что в этом такого? — удивился я. — Мы же не Стручкова обсуждаем, а женщин. Было бы странно, если бы они нас не возбуждали. Именно в этом случае Петровичу следовало бы включить свою машину смерти и избавиться от нас как можно быстрее. Потому что когда в крупной корпорации появляются педы — жди беды… Как тебе слоган: «Педы — жди беды». Рекламный ролик всемирной ассоциации по борьбе с сексуальными меньшинствами.

— Дурак! — обиженно сказала Лиза. После чего отключила свой «Hold», извинилась в трубку и принялась обсуждать в неё какие-то глупые корпоративные дела.

— Слышь, Чикатило! Пошли уже курить. Вот на меня тут начальство уже наехало только что. Сказало, что мы с тобой охренели.

— Подожди, подожди… Май семьдесят девятого, говоришь? Сейчас, у меня уже загружается… Да, неплохая девчонка. Только волос очень много на лобке.

— Тогда такая мода была. Посмотри другие месяцы, сам поймёшь. У них у всех так.