гестапо сложную игру. Он называл имена людей, уже давно убитых в гестапо, уводил следствие в сторону, пытался помочь товарищам, находившимся на свободе. Перед каждым допросом Фучик досконально продумывал свои ответы.

Что помогло ему выстоять? Присущее Фучику мужество подкреплялось сознанием непобедимости коммунистических идей и непоколебимым убеждением в правоте своего дела. На вопрос шефа антикоммунистического отделения гестапо: «Ты еще веришь в победу коммуны?» – Фучик, избитый до полусмерти, ответил: «Конечно. Иначе и быть не может!».

Жестокий подручный Бема чешский гестаповец Пошик любил петь. Он обладал красивым своеобразным тенором. Этот изверг, на допросе зверски истязавший женщин – о мужчинах я уже не говорю! – как только приходил «с работы» в «четырехсотку», начинал петь. Это было непостижимо! Пошик пел сентиментальные кафешантанные песенки, которые во времена протектората исполнялись по радио, и хорошие народные песни. Юлек знал их и иногда подпевал Пошику. И тогда в «четырехсотке» звучали наши любимые чешские песни. Но гестаповец вдруг пугался: «А что, если нас услышит кто-нибудь из комиссаров?» – и прерывал пение резким окриком: «Фучик, ты что это себе позволяешь?!». Юлек умолкал, пожимал плечами, гладил бороду и сквозь решетку окна задумчиво глядел вдаль на Летенский склон. Вскоре Пошик снова принимался петь, а Юлек тихо насвистывал. Не могли нацисты заставить его молчать!

Когда утром в «четырехсотку» приходил Вацлавик, Мила Недвед выдвигал ящик стола, и Вацлавик клал туда пакетик с порошками, витаминами, кусок хлеба с маслом. Все это он приносил от студентки-медички Ольги Волдржиховой. После закрытия чешских высших учебных заведений Ольга перешла в Виноградскую больницу, где до ареста работал доктор Мила Недвед. В семье Волдржиховых в период оккупации скрывался профессор Зденек Неедлы до своего отъезда в Советский Союз. Между прочим, Ольга и ее сестра Ирена нелегально размножали «Историю ВКП(б)». Когда арестовали врача Здену Недведову, которая через Вацлавика тайно пересылала своему мужу Милошу передачи, Ольга взяла это на себя. Посылка не могла быть большой, она должна была уместиться в кармане пиджака. Вацлавик готов был носить и больше, но Мила и Юлек сдерживали его. Продуктами распоряжались Ренек Терингл, Вашек Резек и Мила Недвед, которые честно делили их между заключенными.

Однажды осенью Вацлавик привел во дворец Печека Ольгу Волдржихову. Она присела в коридоре на скамейку. Когда нас повели в туалет, Ольга пошла вместе со мной. Присматривал за нами один Залуский, поэтому мы могли тихонько обменяться несколькими фразами. Ольга предложила свои услуги для передачи на волю необходимых указаний. Я ее не знала и, приняв за заключенную, спросила, когда ее освободят? Ольга объяснила, что она не арестована, и назвала себя, упомянув о своем знакомстве с доктором Милой Недведом и его женой. Не очень-то поверив Ольге, я ни о чем не расспрашивала. Но Мила потом отозвался о ней, как об очень надежном товарище.

Вскоре Вацлавик привел Ольгу прямо в «четырехсотку». Посадил ее на край скамейки, и она оказалась за спиной у Милы Недведа. Увидев Ольгу, я решила, что ее арестовали. Но оказалось – ее привел Вацлавик, чтобы Мила мог с ней поговорить. Оставив Ольгу в «четырехсотке», Вацлавик ушел. Это было слишком легкомысленно с его стороны. Он никогда и ни в чем не знал меры. В тот раз, к счастью, всю первую половину дня дежурил Залуский. Заключенные, сидевшие у двери, как всегда, были начеку. Время от времени в комнате появлялся гестаповец и вызывал кого-либо из заключенных на допрос, либо приводил истерзанного узника. Никому и в голову не приходило, что Ольга попала сюда по собственной воле. Мила сообщил ей все необходимое. Он дал ей поручение для подпольной организации, действовавшей в Виноградской больнице, и стал высматривать Вацлавика. Но того и след простыл. Миновал полдень, а Вацлавика все не было. Мы волновались, зная о его склонностях к всевозможным проделкам. Когда же мы отправились на обед, Залускому пришлось остаться с Ольгой в «четырехсотке». Нас обычно водили боковыми лестницами по одному в ряд, друг другу в затылок. Обычно нам встречался садист Фридрих, который неизменно бросал: «А, шествие смертников!». В своей лютой ненависти к коммунистам он готов был в каждом заключенном видеть мертвеца. Идя по лестнице, мы обязаны были держаться ближе к стенке, подальше от перил, чтобы нельзя было броситься в пролет и таким образом покончить с собой. У перил шли лишь сопровождавшие нас гестаповцы. Но они не всегда смогли воспрепятствовать некоторым отчаявшимся заключенным: до предела истерзанный пытками товарищ Матыаш бросился в пролет, надеясь избавиться от невыносимых мук. Но он упал на лестничную клетку третьего этажа и получил лишь несколько ушибов. Это была его вторая попытка к самоубийству. Незадолго до этого он перерезал себе вены осколком стекла от лампочки, но надзиратели вовремя заметили Год спустя товарища Матыаша казнили в Берлине…

После обеда нас привели обратно в «четырехсотку». Ольга все еще была там. Залуский уже несколько раз ходил за Вацлавиком, но не мог его разыскать. Мы сидели как на раскаленных углях.

Вдруг в дверях появился всем ненавистный гестаповец Долейши. Черноволосый, коротконогий, на вид скромный и тихий. Молча, холодными светло-голубыми глазами впивался он в заключенных, как бы пытаясь проникнуть в душу человека и узнать его сокровенные мысли. Если Долейши удавалось застать узника за разговором с товарищем по заключению, он не кричал, не ругался, но незаметно исчезал и приводил немецкого комиссара…

И вот, Долейши, войдя в «четырехсотку», стал внимательно осматривать заключенных. Вдруг он удивленно уставился на Ольгу, подошел к ней и вполголоса спросил: «Что вы тут делаете?». Он знал ее по Виноградской больнице. «Сижу», – спокойно ответила Ольга. Гестаповец молча удалился. «Четырехсотка» замерла. Каждым из нас овладел невыразимый страх за Ольгу.

Наступало время, когда заключенных должны были развозить по тюрьмам – кого на Панкрац, кого на Карлову площадь. Наше волнение достигло наивысшего накала. В этот момент своей танцующей походкой, с беззаботной улыбкой в «четырехсотку» вошел Вацлавик. Он огляделся вокруг и увидел Ольгу: «Вы еще здесь? Боже мой! Я о вас совсем забыл! Пойдемте скорее, я вас выведу». Ольга поспешила за ним. Вскоре Вацлавик возвратился и сообщил, что Ольга благополучно выбралась на волю. Успела ли она рассказать ему о своей встрече с Долейши? Мы не скрывали от Вацлавика своих опасений за судьбу его и Ольги. Он задумался на минуту, но тут же беззаботно махнул рукой. Тогда Долейши не сказал ничего. Он заговорил потом.

В «четырехсотке» между тем каждый день был наполнен тревогой и напряжением, насыщен физическими страданиями и героической стойкостью товарищей – мужчин и