китайской лютне, писали стихи, занимались живописью и каллиграфией. Пейзаж был для них и утешением, и сюжетом.

Ни Цзань. Леса и долины горы Юй. Вертикальный свиток. 1372. Тушь, бумага. 94,6 × 35,9 см

Но ни один из этих художников не мог сравниться по своей аристократической манере и утонченности техники живописи с Ни Цзанем, художником-интеллектуалом из Южного Китая. Он был одержим чистотой, и когда в 1430-х годах художник Цю Ин писал его портрет, он изобразил его сидящим на циновке в чистых белых одеждах с выражением знатока, кроме того, он изобразил также слугу, несущего воду для мытья и полотенце, и другого с большой щеткой из перьев для уборки пыли.

Народные волнения при монгольском правлении и настойчивость сборщиков налогов вынудили Ни Цзаня оставить свое уютное поместье и провести последние годы жизни в плавучем доме на озере Тай или находя приют в буддистских монастырях. Он коротал дни, изображая один и тот же пейзаж с деревьями на первом плане и далекими холмами, разделенными полосой совершенно пустых вод (пустой фон). Эта композиция пришла к нему после того, как однажды утром он посетил в горах отшельника, в память о котором изобразил деревья и озеро перед горой Юйшань. Каждая последующая работа была воспоминанием о предыдущей, и сама сцена всё более отдалялась от своего оригинала — так же, как воспоминания становятся воспоминаниями о воспоминаниях, сглаженными привычным повторением.

Для Ни Цзаня, как и для многих китайских художников, изображенный образ воспринимался символически: группы деревьев обозначали надежную дружбу посреди враждебного мира, строгая манера и сухое письмо отражали волю, закаленную жизнью в изгнании. Здесь нет привлекающих своей виртуозностью деталей или технического ловкачества; скорее в картине ощущаются меланхолия, чистота и отрешенность — и даже иногда скука[231]. Однако подобная пресность, порой даже вялость, не воспринималась как нечто негативное, напротив, она восхищала современников, и Ни Цзань был одним из самых востребованных художников своего времени. Уединенность и отрешенность его последних лет жизни были расценены как благородный ответ на оккупацию Китая иноземными захватчиками, монголами, наряду с беспорядками и восстаниями против их династии, которой вскоре пришел конец, когда в 1368 году этническая власть была восстановлена первым императором династии Мин, Хунъу.

Копия горизонтального свитка «Изящное собрание в абрикосовом саду» Се Хуаня. Около 1437. Тушь, краска, шелк. 37,1 × 243,2 см

Настало время возрождения китайской культуры, а также почитания таких духовных лидеров, как Ни Цзань, которые сопротивлялись иноземному владычеству. Горизонтальный свиток «Изящное собрание в абрикосовом саду», созданный всего через шестьдесят с небольшим лет после смерти Ни Цзаня, изображает, как придворные сановники любуются одной из картин в духе мастера. Мы видим лишь край картины, которую в пекинском саду держит на шесте слуга. «Изысканное собрание в абрикосовом саду» запечатлело реальное собрание ценителей живописи, обозначена даже точная дата — 6 апреля 1437 года, всего через несколько лет после падения монгольского правления и начала правления этнической китайской династии Мин. Кроме того, на горизонтальном свитке указаны имена присутствующих придворных сановников. Цянь Сили сидит в голубом одеянии и держит край свитка так, словно собирается купить картину. Сидящий рядом с ним Ян Пу с интересом заглядывает через его плечо. Сад принадлежит сановнику при дворе Мин Ян Жуну[232]. Разглядывание свитка не единственное развлечение, которое их ждет. Расставлены шахматы и столы для каллиграфии и живописи: один из гостей уже вооружился кисточкой и, держа ее на весу, пристально разглядывает картину, словно ища в ней вдохновения. Возможно, его вдохновит эта работа или же в целом традиция живописи в изгнании. В конце концов, для произведения искусства нет лучшего сюжета, чем преодоление невзгод. Зимние деревья Ни Цзаня, эти символы надежной дружбы среди общей враждебности, превратились в реальные фигуры, в настоящих друзей, которые собрались в более счастливые времена, чтобы отпраздновать свою дружбу и успех, любуясь удивительным творением фантазии[233].

Те же сановники при дворе Мин вполне могли бы любоваться тонким фарфором, расставленным на столе в другой части сада. Фарфор также в некотором смысле является пейзажным искусством — качество посуды и сосудов, с незапамятных времен обжигаемых в китайских печах, зависело от качества сырья, которое добывалось в здешней природе: это беспримесные глины, например, каолин, и, главное, петунцит (китайский камень), добываемый в Южном Китае, Корее и Японии. Со времени изобретения гончарного круга, то есть примерно с 2900 года до нашей эры, скачкообразные улучшения технологии формовки, обжига и глазурования привели к тому, что здесь возникла одна из величайших в мире традиций создания керамики.

Ваза с сине-белыми драконами (слева). Династия Мин. 1403–1424. Фарфор. Высота 47,8 см. Ваза с белым драконом и голубыми волнами (справа). Династия Мин. 1403–1424. Фарфор. Высота 47,8 см

Фарфоровые изделия, которыми любовались Ян Жун и его друзья, возможно, были сделаны в периоды династий Тан и Сун, то есть с VII по XIII век: ко времени Ян Жуна это была настоящая древность. Больше всего ценились белые фарфоровые блюда и чаши, изготовленные в печах периода Северного Суна, в провинции Хэбэй, в районе, известном как Динчжоу, от которого эта керамика и получила свое название. Фарфор Дин был настолько тонким, что пришлось изобрести новую технику обжига, при которой чаши переворачивались — в результате чего оставалась шершавая кромка, с которой стирали глазурь, чтобы она не прилипала к подложке, а после окончания обжига эту кромку приходилось покрывать серебром или медью[234]. На поверхности чаш часто наносились тончайшей гравировкой цветы лотоса и пиона, утки и драконы — позднее изображения тиснили, прижимая блюдо из полузатвердевшей глины к фигурной форме с орнаментом. Такие украшения почти незаметны, их можно разглядеть лишь как тончайшие тени под блестящей глазурью.

Открытие красителей, привезенных с далекого запада, оказало величайшее влияние на внешний вид китайского фарфора в эпоху династии Мин. Торговцы привозили кобальтовую руду из Персии, где ее добывали недалеко от города Кашан, и некоторое время в Китае ее использовали для украшения керамики, в основном черепицы[235]. Сине-белый фарфор, ставший в период правления Мин визитной карточкой всей китайской керамики, сначала, в первые годы XIV века, делался на экспорт для Западной Азии, для исламского рынка, однако со временем он вошел в моду и в самом Китае. К концу XVI века производительность императорских печей в городе Цзиндэчжэнь достигла своего пика. На одной из фарфоровых фляг, созданной во времена императора Юнлэ, в самом начале XV века, изогнувшийся дракон окружен завитками в форме цветов лотоса. Сам вид сине-белого фарфора вселял оптимизм: это цвет синего неба, свежести и сияния,