показался старику призраком — бледным и страшным, тем, что уже приходил к нему и грозил кулаком. Потом удивленно уставился на графа: отвести?.. в своем ли тот уме?

— Я заблудился, — глупо улыбаясь сказал Фома. — Третий этаж, четвертая башня, от входа налево…

— Вы прекрасно выглядите, маэстро! — заметил он еще, стараясь перекрыть голосом недвусмысленные звуки из покоев княжны, она все еще звала его!

А мэтр Иелохим действительно выглядел лет на тридцать моложе, не зря ходили слухи. Этакий бравый старичок, бодрый, крепкий, да еще и с претензией на щегольство. На нем был дорогой малиновый плащ и роскошная черная шляпа с атласной лентой ярко-красного цвета. Жених! И он по-прежнему не уважал небесное воинство, в лице Фомы, подозревая, что тот просто необычайно ловкий шарлатан и сейчас опять что-то затевает.

Стоны, издаваемые княжной, привлекли и его. Еще бы!..

— Я не знаю, где вы живете, я тут вообще первый раз! — отказал мэтр довольно невежливо.

Уходить отсюда ему явно не хотелось, а от перехода графа на вы он ждал только неприятностей.

— А я вам буду показывать, — успокоил его Фома.

— Зачем же тогда вас провожать? — удивился мэтр.

— Дело в том, любезный Иелохим, — заворковал Фома, беря мэтра под руку чуть ли не насильно, — что я знаю, куда повернуть, где подняться, но иду почему-то в противоположную сторону. Это со мной бывает… а как вы очутились здесь, у покоев княжны?

На это мэтр не нашел, что ответить. Как объяснишь взыгравшего беса мальчишке? Что он может понимать в этом?.. Старик буркнул, что-то насчет того, что гуляет, где хочет и спрашивать никого не собирается… но тут Фоме пришла в голову счастливая мысль.

— Может, у вас тоже слуховые галлюцинации? — воскликнул он. — Половой бред?

— Какие? Что?! — не понял мэтр агрессивно.

— Я абсолютно здоров! — добавил он высокомерно, совершенно забыв, что именно благодаря Фоме чувства его обострились, как у юноши и он стал восприимчивым и бодрым, словно молодой кролик.

— А я и говорю, что вы прекрасно выглядите, дорогой мэтр! — заверил его Фома. — Просто мне все время кажется, что в этом месте поют сирены. Призывно так. Вам не кажется? Нет?

— Нет! — соврал мэтр.

— А вот послушайте!.. — Он подвел старика к двери, откуда явственно донеслось:

— Иди же ко мне, ну!.. — И какое-то ритмическое бормотание…

Княжна колдовала! Вот в чем дело! Ах она стерва!.. Сила призыва была так велика и чарующа, что Фома уперся руками в косяки, а проказника мэтра прижало к двери словно вакуумным насосом. Аэродинамическая труба призыва действовала даже через дверь.

Старик заметно порозовел и как-то неприлично шмыгнул носом.

— А что это? — спросил он, потеряв всю спесь в брачном призыве самки.

— Что — что? Вас зовет, грязный вы старикашка!

— Меня? — не поверил тот, но глаза его увлажнились и стали томными маслинами, взгляд тонул и таял.

— Прослышала, наверное, о ваших подвигах!.. Ведь вы шалун оказались! Никого другого видеть не хочет! А стонет так, что впору стражу выставлять! Выручайте, мэтр! А то она всех тут с ума сведет!.. И потом, пора начинать настоящую придворную жизнь!..

С этими словами Фома нажал на ручку двери, толкнул… и мэтра страшным порывом унесло прямо в ту самую трубу, начало которой известно каждому, а вот конец не знает никто, только она сама… если хочет. Последнее, что видел старик, это невероятная фарфоровая белизна ног, не свойственная простолюдинкам, и заварная нежность перехода.

Стоны тотчас прекратились. А Фома запомнил масленые глаза старика…

Он с облегчением откинулся на дверь… и увидел маркиза. Откуда?.. Сбежал с фронта?.. Тот стоял, как сама судьба… па-ба-ба-баммм!.. весь в черном, только меч резал глаза опасным стальным блеском.

Бетховен, кажется, станет моим настольным композитором, успел подумать Фома.

— Так-так-так-таак! — сказал маркиз, в той же грозной и фантастической ритмике великого немца, и исходя сиянием от праведного возмущения и предвкушения мести.

— А я тебе поверил, мерзавец! Так умри же!..

Он поднял меч, наслаждаясь мгновением. В его положении, кто себе в этом откажет? Тем более, что деваться Фоме было некуда, он стоял в проеме двери и самое большое, что он мог сделать, это броситься на меч самому, чего ему совсем не хотелось. При виде блещущего меча, он напрочь забыл про то, что дверь можно открыть. Впрочем, он бы и не успел — маркиз мстительно ловил каждое его движение и даже шевеление пальцем могло стать для Фомы последним.

Жизнь промелькнула перед ним быстрее встречных поездов — только свист и качка. Спасти от меча могло только чудо. И оно произошло. Чудо подмены. Страшный разгневанный крик раздался из комнаты княжны, дверь резко распахнулась и Фома, прислонившийся к ней, провалился в комнату. Меч маркиза, описав зловещую дугу, разбил оба косяка и вырвался из его рук, а из комнаты на маркиза вылетел мэтр.

Для тех, кто не бывал в цирке и не знаком с принципом клоунов-эксцентриков: один встает, другой летит, третий падает, — можно повторить в той же последовательности, но короче: сначала упал Фома, потом выпал меч, затем упал сам маркиз, потому что на него упал мэтр Иелохим. Мэтр был главная деталь в этом замысловатом кунштюке: им и дверь открыли, и маркиза завалили. Кибернетика в действии.

— Грязный старикашка! Раб! — неслось из комнаты гневное рычание княжны. — Как ты посмел войти ко мне, гнусный ублюдок?!

А грязный старик и гнусный ублюдок лежал теперь на маркизе и, узнавая его, понимал, что жизнь его дворцовая закончилась, едва начавшись, в самом расцвете вернувшегося здоровья. На Вало было страшно смотреть, и мэтр зажмурился, даже не пытаясь представить в какой поэтике он примет мученическую смерть.

На его счастье Фома успел вскочить раньше, схватить меч и, прислонившись к косяку, галантно поинтересоваться:

— Что случилось, княжна? И кто эти люди, валяющиеся у ваших дверей?

Морок, наваждение,