не может Анчутка стерпеть, когда ему кукишем в нос тычут. А когда двумя – этот дуплет его сразу наповал бьет. Бориска уж и варежки заранее скинул, чтоб немедленно и без помех на аспида орудие наставить.

Только, когда Анчутка в окне появился, увидел у него Бармалей мароту шутовскую, а как увидел, тут же про кукиши позабыл, да за ту берендейку обеими руками схватился, и ну ее к себе тянуть.

А Анчутке только того и надо было. Он палку бросил и в Бориску не мешкая вошел, как умеет, и там внутри у него затаился.

Борис и дышать перестал, так ему тесно стало, он сразу на снег и упал. Глаза у него, что стеклянные пуговицы сделались, он ими, не мигая, смотрит куда-то, да берендейку перед собой будто штандарт держит. Так держит изо всех сил, что пальцы от усилия побелели и разомкнуть их никак нельзя. У берендейки, у куклы той, глаза такие же, что и у Бориса стали. Оно и понятно, ведь в деревяшке живая душа Мороза Ивановича заключена оказалась. Такие дела.

Тут все сбежались.

– Где Анчутка?! – кричат. – Куда он подевался?

– Мне кажется, он в молодце нашем укрылся, – говорит Андрейко и на Бармалея указывает. – Смотрите, какие глаза у него. Будто живица, но не живые.

– В самом деле, – согласился кот. – Это, мряу, глаза лиха!

– А ну-ка, пустите! – вышел вперед Гредень. – Разойдитесь! – сказал. – А то ему дышать темно!

И, сам отдышавшись, затянул сначала:

– Чур! Чур! Чур! Лихо мое, лихо,

Будь смирно и тихо!

Выйди, бес, из раба Божьего... Бориса, да? Бориса!

Из его рук, его ног!

Из алой крови, из желтой кости!

Из мыслей, мозгов!

Из всех речей, из ясных очей!

Выходи, выступай!

На леса сухие ступай!

Ищи себе жилье, найди свое бытье!

Там тебе жить, там тебе быть!

А от раба Божьего Бориса отступись!

Чур! Чур! Чур!

Лихо, будь смирно и тихо!

Во имя Отца, Сына и Святого Духа,

Ныне, присно, во веки веков!

Аминь!

– Огонь Сварожич! – подхватил молитву, но на свой лад Волат. – Выжги лихо из угла в угол! Да будет так! Гой!

Только закончил он, как Бармалей задергался, задышал часто-часто, а потом рот раскрыл и, как утопленник воду, изверг из себя анчуткин вихрь. Вихрь, едва на свободе оказавшись, бросился наутек и вскоре скрылся из виду, растаял в лунном сиянии.

– Ищи теперь ветра в поле, – махнув рукой ему вослед, сказал Андрейко.

– Очень, мряу, надо было! – выразился вполне определённо и презрительно Кот Баюн. – А если понадобится, у нас теперь про него сказочка имеется. Все помним!

Едва анчутка смылся, как внутри дома вспыхнул огонь, в соответствии с Волатовым прошением. Огонь Сварожич, всё очищающий, и ну выжигать, все, что там внутри от анчутки нечистого осталось.

Сам Волат подхватил на руки Бармалея, и все они от полыхавшего дома перебежали обратно в лес и там укрылись, в снегу мягком, как в перинах пуховых, под елками улеглись.

– Ну, вот, зачем пришли, то и взяли, – сказал Бармалей, передавая берендейку Гредню.

– Вот за это тебя хвалю, молодец, что колдовской берендейский артефакт, берендейку мою, сберечь ты сумел. А вот ежели бы ее Анчутка с собой унес – ищи потом, не сыщешь!

– Почему это? – удивился Бармалей.

– Потому что там, где теперь Анчутка, – вот там смерть настоящая! А с ней никакого сладу нет!

– Прости, Мороз Иванович, что так случилось, – сказал кудесник, с поклоном и почтением принимая палицу. – Все поправим, обещаю!

– А мне было показалось, что я умер! – поделился впечатлением от анчутки Бармалей. – Так холодно-холодно стало, и покойно...

– Э, парень! – откликнулся Волат. – Это еще не смерть была, а смертишка. Настоящая смерть твоя впереди. Третья! Вот ее бойся, ее тебе пережить надобно. Только тогда жизнь твоя настоящая начнется.

– А сейчас что же? – удивился Борис. – Разве не жизнь?

– Теперь у тебя только подготовка к жизни.

– Вот мне интересно! – обратился Бармалей к Гредню. – Я когда мертвый с Анчуткой внутри лежал, так я все, что вокруг творилось, и видел, и слышал. То заклинание, что ты на Анчутку, берендей, накладывал, мне кажется, оно, как у нас говорят, из другой епархии. Нет?

– Так помогло ведь? – резонно спросил встречно Гредень. – Что работает, то и используем, парень, так я тебе скажу.

– Хорошо, я не против как раз. Только не понимаю, откуда ты эти слова узнал? Ведь в волшебном лесу церкви нет? Ведь нет же?

– Нет, здесь церкви нет, – согласился кудесник. – Русколанский лес живет по своим, по старинным законам. Церкви нет, боги есть. Весь мир наша церковь. Только ведь и нам никто не запрещает в других местах бывать. Так что, бываем. Ходим, смотрим, передовой опыт перенимаем. Своим делимся. Всяко бывает.

Глава 14. Все пропало

На Мерлом поле, невидимый за елками, догорал большой каменный дом. Зарево от несильного пожара, поскольку гореть в общем-то было нечему, пустило светло-розовую строчку в небо, потом к ней еще несколько бликов добавилось. И как-то так они сумели за небосклон зацепиться, и стали карабкаться выше и выше. Получился, ни дать ни взять, ранний-ранний рассвет, новорожденный, который сам себя еще с трудом сознает, – только гукает и розовые пузыри пускает. И даже луна, побледнев ликом, откатилась на самый край купола, уступая несмелой заре подиум и внимание заждавшегося ее мира.

– Не пойму, светает, что ли? – повертев головой, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Бармалей. – Звезд не видно.

В ответ на скрытый призыв обратить внимание, все присутствовавшие при небесной трансформации тоже вскинулись и стали озираться.

– А, ведь, и верно, – согласился леший, – никак, утро занялось. Надо же!

– Это значит, что? – спросил Гредень, назидательно выставив перед собой палец. И еще покачал им потом, изрекая правильный ответ на свой вопрос. – А это значит, что дело мы только что сделали важное, чем и подтолкнули время в нужную, в правильную сторону.

– Это, мряу, действительно хорошо, – срезонировал Баюн. – Неплохо, я бы сказал. Но что нам теперь делать? Куда дальше толкать время будем?

– А дальше... – начал излагать свой