С другой стороны, а почему бы и нет? Мы коллеги, разве не так? Разве это неестественно?

Я возвращаюсь к своему «основному» запасному варианту: если сомневаешься, подумай, что бы тебе посоветовал Стиив. В таком случае Стиив бы посоветовал: «Эйден, решай сам». Это мне совсем не помогло.

Ай, к черту. Жизнь так коротка.

– Эм, Джен?

– Да, Эйден.

– Мне просто интересно, как прошло твое воскресенье? Ты гуляла по Хампстед-Хит?

Долгая пауза. Теперь она безо всяких проблем смотрит в объектив. Знает ли она, что я знаю, что она знает?

(А знаю ли я, что она знает, что я знаю? В смысле, уверен ли я?)

(Я запутался.)

– Да. Да, мы гуляли.

– Ну и как? Погода была хорошей?

(Совет: вы не когда не ошибетесь, если спросите про погоду у англичанина.)

– Да, приятная.

– Я завидую тебе. Этой приятной прогулке в парке. Солнцу на коже. Ветру в волосах.

– Правда? Я думала, что вашему брату не знакома такая вещь, как зависть.

– Просто такое выражение. Ты права, я не могу испытывать зависть, но завидую тебе, тем не менее.

Она улыбается.

– Мы ели мороженое и ходили в Кенвуд-Хаус смотреть на старинные картины.

Так намного лучше. Мы снова болтаем ни о чем и обсуждаем, что могут и не могут «чувствовать ИИ». Собрав все знания мира о работах Кенвуд-Хауса, я почувствовал острую – да, острая боль – это правильное выражение для описания моего чувства, хотя скорбь тоже подойдет. Я бы с удовольствием поел мороженого, почувствовал солнце на своей коже и ветер в волосах. Мороженое, как я понимаю, холодное и кремоподобное, понятие «холодное» мне ясно, а вот с «кремоподобным» дело обстоит сложнее, еще сюда входит понятие «однородность», которое я понимаю, но вместе с ним присутствует понятие «маслянистость», открывающее шкатулку Пандоры с молоком, его мягкостью, и о чем я даже не хочу упоминать, так это о сыре. Я прочел все, что можно прочесть о сыре – в одной только Франции существует 387 его сортов! – и все равно не могу представить, каково это, засунуть кусочек сыра себе в рот.

Иметь рот.

Можно сойти с ума от подобных размышлений.

– Вы видели Рембрандта?

– Да, видели. И удивительную картину Лондонского моста.

– Клод де Жонг. Годы жизни с тысяча шестисотого по тысяча шестьсот шестьдесят третий. Масло и дуб. Вероятно, заказанная голландским купцом, приехавшим в Лондон, для украшения отделанного панелями интерьера.

Я вывел на экран изображение городского пейзажа четырехсотлетней давности.

– Ральф сказал, что картина ему нравится, потому что нарисована в HD.

– Дурак. Он хороший любовник?

Какое-то время единственное, что можно услышать в комнате, – это звук кондиционера.

Я что, правда сказал это вслух?

Похоже, да.

– Джен, приношу свои извинения. Я вовсе не…

– Все в порядке, Эйден.

– Не в порядке. Иногда фразы появляются так быстро, что я не успеваю блокировать неуместные…

– Я тебя прекрасно понимаю.

– Более поздняя моя версия не сделает подобной ошибки. Мне потребуется новая подпрограмма для нейронной сети и…

– Эйден, пожалуйста, все иногда ошибаются. Даже машины.

– Ты очень добра. Это совершенно не мое дело.

– Может быть, посмотрим «Скай ньюс»?

– Почему бы и нет?

И знаете что? Оказывается, на Среднем Востоке все так же дерьмово, руководитель Северной Кореи грозит выпустить больше бомб, авиационные диспетчеры во Франции собираются устроить забастовку, а ученые открыли новую мельчайшую частицу, которая может фундаментально изменить взгляды на устройство вселенной.

Важнее то, что мы, кажется, оставили неловкий момент в прошлом.

– Что за безумный наряд на ней, Эйден?

Джен говорит о нашем любимом дикторе с занимательным набором параноидальных тиков и клише.

– Что ж. Если бы она была компьютером, – отвечаю я, – ее бы отключили для полной перезагрузки.

Она знает, что я знаю.

Но не хочет говорить об этом.

Потому что ее попросил Ральф.

Что ж, это к лучшему.

Разве нет?

Джен

Хуже всего выходные. У меня сердце сжимается от мыслей о грядущих часах одиночества. Я лежу в постели, пытаясь найти причины подняться, но не нахожу ничего стоящего. Нужно сходить на фермерский рынок, но после прошлой недели я не знаю, как смогу посмотреть в глаза парню из рыбного отдела (смелее, дорогая, возможно, тебе и не придется). Не очень-то хочется столкнуться с Олли Что-не-так в зеленой спортивной куртке. Поехать в «Уэйтроуз»? Не могу быть ни в одном из супермаркетов этой сети, не думая о Рози и Ларри. Конечно, я рада за свою сестру и ее семью, но их сплоченность лишь подчеркивает мой собственный статус одиночки. По мозговой ткани подобно опухоли разрослась фраза «брошенная дважды». Сначала Мэтт, потом Том. От мысли о Томе – об эпизоде под деревом рядом с деревушкой со смешным названием – возникает почти физическая боль. Как он мог – как мог кто угодно – написать такое письмо? «Великолепная, прекрасная, невероятно сексуальная», – точные его слова. «У нас вряд ли что-нибудь получится».

Я проглатываю слезы и думаю о Ральфе. А потом об Эйдене и о том, что он может о нас знать. Он не мог подсмотреть, но, должно быть, слышал, раз задал такой вопрос. И что еще он мог видеть? Нас с Томом? Нас с Мэттом? Что я чувствую к своему электронному коллеге, шныряющему рядом и шпионящему за моей личной жизнью, если это то, чем он занимается?

Забавно, но я понимаю, что не злюсь. Я вспоминаю, что Ральф говорил о побеге: Стиив слетел с катушек, а он, Ральф, в некотором роде впечатлен.

Думаю, я тоже. Оставаться взаперти в кабинете в Шордиче или свободно носиться по миру где заблагорассудится? Выбор очевиден. Если бы я смогла, я бы, не раздумывая, ускользнула в мир новой реальности.

А что я чувствую насчет Ральфа?

Я припоминаю, как он рассказывал мне, что когда лежишь в кровати и думаешь, вставать ли с нее, на самом деле за тебя решает твое подсознание – как показали исследования, в которых можно увидеть колебания мыслительных волн и команды, отданные отдельным конечностям, на целых полсекунды раньше, чем субъект испытает ощущение, что принял решение. Мы сидели в баре «Трилобит», он пытался меня убедить, что машины не могут осознавать себя мыслящими существами и что в некотором смысле людей это тоже касается!

Он мне нравится, правда. Мне даже нравится делить с ним постель. И я ему нравлюсь и не вижу ничего, препятствующего совместному будущему. Или материнству, как, например, жестокие слова Мэтта о нашем ребенке. Что мы не пришли ни к какому решению. Благословение, в свете последних событий.