– Черт бы побрал все ваше министерство финансов! – воскликнул Мирабо с бешенством. – Если этот Калонн думает, что паровой насос нагонит ему золото в новые парижские каналы, то надо было мне сказать это, и я вместе с ним бредил бы о паровом насосе. А зачем же он хочет меня послать в Пруссию, в Берлин? Возможно ли кому бы то ни было иметь тайное поручение для такого места, как Берлин?

– С некоторых пор король внимательно следит за Пруссией, – сухо возразил Клавьер. – Там вскоре ожидается перемена престола. Великий король Фридрих II, придавший блеск и силу этому темному и жалкому государству, недолго уже останется в живых. Поэтому желают знать, чего можно ожидать от его наследника, и вообще желали бы поближе узнать эту внезапно возвысившуюся страну. Господин Калонн предложил тебя с тем, чтобы ты, отправляясь туда, присылал достоверные сведения о Пруссии, ее дворе и народных делах. Пока тебе дают на один месяц две тысячи франков, а там выяснится остальное.

– Ехать в Берлин для меня не неприятно, – отвечал Мирабо, подумав. – От пребывания теперь в Париже меня тошнит, и мне хотелось бы увидать новых людей, новый народ! Свежее дуновение воздуха на мой горячий лоб, будь оно хотя бы из Бранденбурга, принесет мне пользу. Но прежде объясни мне загадку, почему Калонну так желательно выслать меня из Парижа?

– Что граф Мирабо будет еще и в роли наивного, этого я никак от героя будущего не ожидал, – возразил насмешливо Клавьер. – Ты заходишь, однако, слишком далеко в твоей наивности, друг мой, если продолжаешь не принимать в соображение твоих отношений к госпоже Калонн. Я неоднократно предостерегал тебя и говорил, что Калонн ревнив и, кроме того, обладает способностью все замечать, благодаря своему беспримерному чутью.

– Я уже несколько дней не был у госпожи Калонн, – возразил Мирабо уклончиво.

– Потому что она тебя более не принимала, мой друг! – воскликнул Клавьер с насмешкой.

– А-а! – возразил Мирабо, – господин Этьенн Клавьер знаком, по-видимому, с тайнами не только канцелярии министра, но и будуара его супруги.

– Для меня совершенно непонятно твое легкомыслие во всем этом деле, – заметил Клавьер. – На торжественном обеде ты совсем открыто носишь на пальце кольцо, только что полученное тобою от дамы, муж которой сидит напротив тебя, и так выставляешь его перед глазами мужа, что тот готов почти разобрать шифр на камне кольца. Нашим послеобеденным маневром обмена колец Калонн обманут не был. Подозрение его было возбуждено, хотя, по обыкновению, он ничего не выказал. Мне кажется, однако, что недавно между ним и госпожой Калонн были ужасные сцены, так как она не могла ему представить по его требованию кольца, полученного ею когда-то от него в подарок. Госпожа Калонн считает себя страшно скомпрометированной тобою, и это гораздо опаснее для тебя гнева самого министра, который, по государственной мудрости, избегая всякого шума, желает только видеть тебя вне Парижа. Мы, конечно, лишаемся через это твоего таланта, которым бы так сильно могли воспользоваться. Но эта женщина отомстит тебе. Она итальянка, и тебе следовало бы остерегаться ее.

– Ну, хорошо, – спокойно возразил Мирабо, – что сам наделал, то и расхлебывай! По рукам! Принимаю твои предложения, Клавьер. Приведи только все в порядок для меня, и я буду тебе благодарен. Еду в Берлин. Завтра, если хочешь, буду готов пуститься в путь вместе со всей своей семьей.

– Да, завтра, – сказал Клавьер, – потому что, если ты принимаешь предложение, то министр требует твоего немедленного выезда. Все необходимое я тебе устрою еще сегодня. В добрый час, Мирабо! Как жаль, что таким образом мы теряем тебя! Да, я так зол на тебя за это, что готов был бы вызвать тебя на дуэль.

– Мы с тобой сходимся сердцем, а не порохом и свинцом, – с оттенком грусти возразил Мирабо. – Вместе жаждали мы чего-то великого, и, верь мне, придет еще солнышко в наше окошечко. Моя глупость нас разлучает, но придет буря, и она вновь соединит нас. Тогда мы сплотимся крепко, Клавьер, друг подле друга!

– Недолго уже ждать, – сказал Клавьер, более сердечно, чем обыкновенно, обнимая Мирабо. – Мы будем деятельно работать, а когда ты вернешься, то как вождь и учитель всякого движения встанешь во главе. Уже один новый финансовый план, составленный мною для Каллона, порадует тебя, надеюсь.

– Куда же в ваших политических видах метите вы теперь? – спросил Мирабо, значительно глядя на него.

– Дело в том, что мы вручим королю записку о составлении нового финансового плана Калонна, – начал с горячностью Клавьер. – Записка эта есть ни более ни менее, как требование полной реорганизации французской монархии. Могу себе представить удивленное лицо доброго Людовика XVI, когда легкомысленный до сих пор кутила Калонн заговорит строгою речью Тюрго, Вобана и Неккера. Вся Франция, ныне разделенная и расщепленная в своих провинциальных и сословных правах и преимуществах, должна быть преобразована в единое, без всяких различий государство. Вся Франция должна иметь своих народных представителей, сначала хотя бы только с совещательным голосом. Поземельная подать не должна быть тягостью одних низших сословий, а должна быть распространена без исключения на всякую поземельную собственность короля, дворян и духовенства. По всей стране пошлина должна быть уменьшена, и цена соли понижена. Барщина отменяется во Франции на вечные времена. Все пограничные подати внутри страны уничтожаются. Тогда лишь появится справедливость и единство во Франции; все же привилегии, всякие различия и перегородки падают. Удовлетворяет ли это тебя, Мирабо?

– Снимаю шляпу перед тобой и Калонном, так и скажи министру! – воскликнул Мирабо с гордою торжественностью. – Выступаете вы, однако, еще весьма мягко, нежно обвивая нам лапу ватой, так как народное представительство с одним лишь совещательным голосом есть не что иное, как такая вата. Но неправда ли, вы пойдете дальше, и тогда и лапе предоставите права? Прежде должно существовать бедствие, Клавьер, потому что иначе не может быть спасения.

– Придет в свое время и бедствие! – возразил Клавьер. – Но не будем слишком разнеживаться на прощание. Я еще приду к тебе с более подробными сведениями. Будь здоров!

Друзья обнялись еще раз, и Клавьер быстро удалился.

– Завтра мы едем в Берлин! – воскликнул Мирабо к только что входившей в дверь госпоже Нэра. Давно уже голос его не звучал так бодро и весело, а морщины печали и смущения на челе, которые недавно Генриетта напрасно старалась рассеять, совсем исчезли.

– В Берлин? – спросила Генриетта, с удивлением останавливаясь в дверях и со счастливой улыбкой глядя на совершившуюся с ее другом перемену.

– В Берлин, да! – с торжеством повторил Мирабо. – Приготовь только все. Орда моя, как я вас всегда называю, опять поедет со мною. Графиню Иетт Ли, маленького Коко и мисс Сару – забираю всех вас!

В последних числах декабря месяца 1785 года с наступлением ночи дорожная почтовая карета медленно двигалась между Тулем и Верденом. Обильно падавший снег препятствовал ее более быстрому передвижению и вызывал частые остановки.