Помню, кто-то из знакомых отдал нам старый, но вполне еще пригодный для дачи холодильник. Бабушка с мамой с надеждой посмотрели в мою сторону.

— У Антона есть, конечно, машина… — с сомнением в голосе сказала я бабушке.

— Да? — не растерялась бабушка. — Ну и пусть тогда Антон отвезет холодильник на дачу!

— Пусть, — с иронией согласилась я.

«Пусть» — вообще было забавным словом. «Пусть Антон отвезет холодильник на дачу!» — «Угу, пусть!»

«Пусть Вася будет наша общая няня!» — «Пусть!»

Пусть Вася найдет нам старушку с милой опрятной комнаткой неподалеку от вокзала, пусть отыщет завтра твоих маму и папу, пусть позвонит на Петровку и скажет, что я никакой не наркодилер. И пусть еще накажет бандитов и вообще всех плохих и нечестных людей в этой стране, а лучше — в мире, и пусть еще не забудет переписать дырявые законы и вернет собственникам украденную у них собственность!

Я поняла, что, несмотря на внешнюю эмансипацию, которая второй кожей приросла ко мне в Голландии, в самой глубине души у меня сидит совершенно русская надежда на сильного мужчину, который придет и решит все проблемы.

Пусть Вася побудет тут главный! Пусть все разрулит. А я девочка, и я очень, просто жутко устала.

Я шла по улице одна, и сзади дул сильный ветер, бросая мне волосы на лицо так, что я почти не видела, куда иду. Я торопилась и, отбрасывая то и дело волосы руками с лица, оглядывалась.

Мне было очень тревожно. Меня кто-то преследовал. Кто? Я не знала, но скоро поняла: их было много. Они выглядывали из-за углов домов, стояли, маскируясь под обычных горожан, в телефонных будках, прятались за фонарными столбами и выглядывали из припаркованных то тут, то там джипов с затемненными стеклами. Все они скрывались под масками. Их лица казались непроницаемы, как в фильме «Матрица». И так же, как в фильме, они были одинаково одеты в длинные черные пальто и черные пумовские кроссовки.

Я ускорила шаг и почти перешла на бег. Я считала свое дыхание на восемь. Я слышала его, такое громкое, что оно полностью вытесняло все другие звуки.

Неожиданно, сама не знаю как, я вдруг оказалась в подъезде старого сталинского дома, у открытой двери лифта. В лифте было темно, кто-то разбил лампочку. Осколки валялись здесь же, на коричневых плитках пола.

И тут откуда-то сверху, с лестничной клетки раздался голос Макса: «НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ, СОЛНЫШКО! ИДИ КО МНЕ!»

Погоня приближалась, страх давил меня все сильнее. Постоянно оглядываясь, я стала подниматься полубоком по лестнице. Голос Макса продолжал меня звать, но все время отдалялся.

Откуда-то опять задул ветер. Сначала он напоминал простой сквозняк, будто кто-то внизу открыл подъездную дверь на улицу. Но постепенно он нарастал и превратился в настоящий ураган. Волосы кидало мне в лицо, я ничего не видела и не могла откинуть их с глаз, потому что руками приходилось изо всех сил вцепляться в лестничные перила, иначе ветер сбил бы меня с ног.

Я продолжала вслепую подниматься. Голос Макса все отдалялся и был уже едва различим за порывами ветра. «ИДИ КО МНЕ», — настойчиво и с нажимом на каждое слово повторял голос. «СОЛНЫШКО МОЕ ЛЮБИМОЕ, НЕМЕДЛЕННО ИДИ КО МНЕ!»

Голос действовал на меня гипнотически. Я продолжала подниматься по лестнице, которая не кончалась. Я, наверное, поднялась уже выше неба.

Вдруг откуда-то послышались выстрелы. Один, потом еще один, потом они слились в автоматную очередь. Я зажимала уши и сидела на корточках, не отрывая рук от перил. Я знала, что стоит мне отцепиться от них, и ветер снесет меня вниз подъезда, туда, где стреляли.

Вдруг я услышала скрипение тросов лифта, и автоматическая дверь напротив меня открылась. На меня смотрела пустая и черная кабина. Я знала, что внутри никого нет, хотя и не могла этого видеть, потому что внутри было абсолютно темно. Внутри было НИЧТО, полная космическая чернота.

Я поняла, что лифт приехал за мной. Я уже опять не слышала выстрелов за своим дыханием. Я считала его на восемь.

Парализованная ужасом, я все-таки вошла в лифт, и меня тотчас схватили сзади чьи-то сильные руки. Они прижали меня к стоящему сзади человеку. Очень высокому. Вдруг стало понятно, что это Макс. Мне на губы легла тяжелая рука. Я не могла говорить и дышать. Мое громкое дыхание на счет восемь остановилось. Я не дышала, и ко мне опять вернулись другие звуки.

Совсем рядом, в темноте сзади, я услышала шепот Макса: «Я РЯДОМ. Я ТЕБЯ ЖДУ. НАЙДИ МЕНЯ. ТЫ ПОНЯЛА? НАЙДИ МЕНЯ! У МЕНЯ КРОМЕ ТЕБЯ НИКОГО БОЛЬШЕ НЕТ!»

Внезапно я оказалась на большом поле. Оно было настолько огромное, как море, я не видела вокруг ничего, кроме высокой травы. Трава поднималась мне по грудь. Она цеплялась мне за ноги, обвивала меня за тело и не давала идти. Я знала, куда я должна идти. Я пыталась раздвинуть опутавшие меня травяные щупальца, но они оказались острые и резали руки в кровь. Мне было совсем не больно. Я не чувствовала совсем ничего. Я не могла двигаться.

Тогда я подняла голову и посмотрела на белый диск солнца. Солнце стало нечеткое, видневшееся размазанным светящимся блином сквозь толстую пелену туч.

Я попыталась кричать, но голоса не было. Я раскрывала рот и изо всех сил выпускала из легких воздух, но звука не получалось.

Я знала, ЧТО я кричала. Я кричала одно слово: «МА-А-АКС!» Но вокруг стояла полная тишина, и моего крика не было слышно. Меня сковал ужас.

Трава пыталась меня задушить, стала подниматься еще выше и уже достигла моей шеи. Медленно, но уверенно, она стала обворачиваться вокруг моего горла. Я раздирала ее окровавленными руками и продолжала беззвучно кричать: «МА-А-АКС!»

— Ты толкаешься! — услышала я рядом.

И получила весьма ощутимый толчок в бок.

Я продолжала отбиваться и получила еще один толчок. В отличие от травы, не причинявшей мне никакой боли, полученный мной толчок в бок оказался болезненным. Я замахала руками в его направлении и получила еще один толчок, а потом по моим глазам зашарили какие-то щупальца. Я поняла, что у меня закрыты глаза, и открыла их. На меня в испуге смотрело детское лицо.

— Ты толкаешься, — сказало оно.

Я резко села и в ту же секунду поняла, что сижу в незнакомой кровати, а ребенок рядом — это Даша.

Я огляделась по сторонам. Мы обе находились в довольно просторной и светлой комнате. За окном, сквозь тюлевые занавески в маленький белый цветочек, угадывались очертания веток, сквозь которые в комнату пробивалось солнце. Стены комнаты были поклеены уже выцветшими голубыми обоями с золотыми и серебряными вензелями. Из обстановки в комнате были массивный деревянный двухстворчатый почти античный шкаф, дверку которого украшало старое, в черных пятнах попорченной возрастом амальгамы, зеркало, тумбочка рядом с кроватью и письменный стол со стулом, стоявшие у окна.

— Извини, — выдохнула я.