– Ну, думаю, я приеду на работу. Послезавтра.

В саду Блоссом играла в бадминтон с Треско. Она тяжело подскакивала; лицо ее покраснело, волосы растрепались. Будь у игры правила или границы, Треско легко обыграл бы мать: они только что начали играть на газоне, где не было ни сетки, ни разграничительных линий, – просто отбивали волан друг у друга. Треско, должно быть, забавы ради гонял мать вокруг газона, и теперь они играли по всей длине площадки, хотя пять минут назад – по ширине. На солнце нагромождение цветов у бордюра, аккуратная лужайка, силуэты матери и сына – не подходящих друг другу спарринг-партнеров – казались тем, что жило здесь вечно. Из трубки в его руке все еще доносился голос.

– Вот и молодец. – По тону Роба невозможно было сказать, шутит он или нет. – Так ты вернешься уже окончательно? Или просто заглянешь на пару дней? Да баба из админотдела. Хочет тебя на пару слов. Я предупредил. Они теперь зовутся «отделом кадровых ресурсов». Так и воображаешь себя угольным пластом в шахте.

– Я с ней переговорю, – пообещал Лео. – Когда вернусь.

– И это будет четверг, – уточнил Роб. – Хорошо, до четверга.

Роб собирался положить трубку, но это был неверный ход.

– Нет, – возразил Лео. – Я сказал, что попытаюсь приехать в четверг. Все зависит от того, как будут дела с матерью. И отцом.

– А что, твой отец тоже болен?

– Нет, отец не болен.

– Можно было и не говорить тогда, – проворчал Роб. – Возможно, тебе это покажется смешным, но мы тут пытаемся выпустить газету. Еще один тип не вышел на работу без предупреждения, с месяц назад. Тебя ждать в четверг или нет?

– Я очень постараюсь вернуться в четверг.

– Мне нужно точно знать.

– Ну, – ответил Лео, – если ты настаиваешь на определенности, вынужден сказать так: я не приеду в четверг.

– Принято. Я передам административной тетке. Она и будет разбираться.

– Разбираться…

– Отлучка без уведомления, – сказал Роб. – Нам вообще-то газету нужно выпускать. А если ты не можешь сказать, когда вернешься, – зачем нам такой сотрудник? Так что тобой обязательно займутся.

И тут случилось странное – Лео бы в жизни не смог этого предвидеть. В любых обстоятельствах на вопрос о том, чего он больше всего боится, он ответил бы: «Потерять работу». Она кормила его, позволяла платить ипотеку за дом в Баттерси, заставляла что-то делать, в конце концов! Вообще-то такого вопроса Лео не задавал никто. Кому это интересно, в самом деле. Но в голове он всегда держал: самое страшное – остаться без работы; будущее, в котором больше не доведется исправить «идеальный» на «безупречный» в чужом тексте и увидеть напечатанным в ежедневной газете свой совет читателям, как выбрать в Котсуолдсе отель класса «люкс» с качеством, достигшим невиданных высот. Доселе невиданных. Искренне полагал: это худшее, что может с ним случиться. Он совсем не думал, что это будущее нависнет над ним, когда набирал номер телефона тут, в отцовом кабинете: торчат из чемодана вещи Блоссом, на односпальной кровати лежит комковатое, точно после бессонной ночи, ватное одеяло, синее с зеленым. Он страшно маялся похмельем. Однако это нужно было сказать.

– Да, – проговорил Лео. – Полагаю, так лучше всего. Я уже давно думал о том, что пора. С вами было хорошо, Роб, и я собирался как-нибудь поблагодарить тебя, но, кажется, я не стану больше у вас работать. Я свяжусь с женщиной из админотдела. Спасибо.

– Хорошо, это тебе спасибо, – ответил Роб. – Так, по крайней мере, есть хоть какая-то ясность. – Он положил трубку. Снаружи в игре в бадминтон наметилась тяжелая, пыхтящая пауза. Блоссом наклонилась, держась за коленки. Ее сын Треско ждал, похлопывая ракеткой по ладони. Снизу ласково и тихо перебранивались Хью и Лавиния; в радиоприемнике играл стройный, невозмутимый мотив: Бах, Гендель или кто-то в этом роде; никому не пришло в голову переключить его с Третьей программы.

8

Посещения в больнице начинались с двух, но Лео пришел почти ровно в час – и медсеcтры в отделении не возражали. По неведомым ему причинам мать перевели в отдельную палату. Видимо, насовсем. Он решил, что хочет сходить к матери в одиночестве, пока не собрались остальные. Посещениями заведовал отец: он сидел у постели матери по шесть часов кряду, запуская поочередно сыновей и внуков и даже находя время для соседа или друга семьи. Хилари не спускал с них глаз, вполуха слушая бессвязные бормотания накачанной обезболивающими Селии и робкие предложения каждого пришедшего по поводу того, как развлечь или заинтересовать больную. Когда очередь выпадала Лео, он то и дело ждал, что Хилари вот-вот объявит Селии о разводе. Он говорил и говорил, все более бессмысленно – лишь бы не нависало пауз. Хилари сидел в синем кресле, предназначенном для пациентов, откинувшись на спинку, сложив руки, и выжидал.

Но сегодня Лео пришел пораньше. Никому не сказавшись, вышел из дома около двенадцати; сел на автобус до центра, а потом – на еще один из центра. Мать вознаградила его. Он нашел ее сидящей на кровати с видом бледным и усталым, но не озадаченным и не одурманенно-лукавым, как бывало после морфина. Она ничем не занималась и ждала, точно знала: вот-вот отворится дверь и войдет Лео: седые волосы были причесаны не так, как обычно. Увидев его, она просияла:

– Лео!

– Привет, мам, – ответил он и поцеловал ее. Обратил внимание, что она слегка поморщилась, когда он обнял ее, и постаралась это скрыть; от нее по-прежнему свежо пахло ландышем и «Персилом». Кожа ее немногим отличалась цветом от гипса на левой руке. – Я решил, что приду чуть раньше других.

– Хорошая мысль! – одобрила Селия. – А то, пока твой отец сидит тут и пялится, и не поговоришь толком. Садись в его кресло.

– Это не его кресло, – поправил Лео. – На самом деле оно твое. Есть новости?

– Ничего особенного. Врачи на утреннем обходе сказали, что всем довольны. Как я поняла, это значит, что умру я не быстрее, чем они думают. И перестали спрашивать, когда я поеду домой. Я…

– А правда, почему ты не хочешь домой?

– Я только что перестала быть центром их внимания, – пояснила она. – Совсем недавно вокруг меня надо было плясать, а теперь достаточно заходить раз в день. Если бы не твой отец, я бы уже собралась и поехала домой на такси. Ох уж этот твой отец. Все время говорит, кому что делать!

Он не стал уточнять. Под ее словами могло подразумеваться что угодно.

– Мам, я сделал ужасную вещь.

– О боже, что на этот раз? – Но голос звучал ласково. – Ты вечно делаешь ужасные вещи.

– Я ушел с работы, – признался Лео. – Ну, в той газете.

– Со своей работы в газете, – повторила Селия. – Что ж. Невелика потеря. Вечно мне приходилось мириться с тем, что всякий раз, когда Сью Тиллотсон видит твое имя в газете, она говорит: «О, ваш умненький сын опять написал статью», и всякий раз оказывается, что ты всего лишь советуешь читателям подумать о долгом уик-энде в Уитби. Снова сбегаешь.