Дарья дивилась: зять с разбитой мордой, а у дочери ни единого фонаря! Ай да Соня! Как наловчилась! Но и тревожилась мать: сегодня баба взяла верх, а завтра?

Александр измаялся за столом. Жена уехала, руки развязаны, а Татьяны нет. И Кирилловны нет. В чём дело? Он не пил, но не сразу дошло: Таня же на работе! Ладно, а куда девалась Кирилловна?

Завтрак затянулся, подошло время обеда. Дарья крутилась между летней печкой, домом, где она отдельно от пьяных кормила ребятишек, и застольем. Нина помогала ей, иногда подключалась и Соня. Едоков постепенно прибавлялось. Отоспался и пришёл Валеев. Изумился, когда перед ним поставили вместо стакана ковш. Он думал: с квасом, отпробовал – пиво!

– О! Холодненькое, – посмотрел растроганно на хозяйку, на Егора Кузьмича, похвалил: – Молодцы, молодцы!

Опростал ковш, разбудил аппетит, навалился на мясо и водку.

В четвёртом часу прибило к столу нового гостя: зашёл коммунхозовский инженер по фамилии Нечай. Поздоровался с народом, но с занятным видом к Егору Кузьмичу:

– Можно вас на минутку?

В сторону ему отойти не дали, усадили чуть не насильно за стол, при этом пуще всех старался Андрей Фомич – по той причине, что сам он должен был находиться в кочегарке в этот час.

– Я зашёл узнать, – сказал инженер, – как мне с вами быть? Отпуск оформить или вы справку о болезни принесёте?

– Справку? – Егору Кузьмичу стыдно, что он заставил солгать Андрея Фомича неделю назад насчёт своей болезни, и вот теперь инженер оказался в неловком положении, вынужденный поддерживать старых брехунов. – Извините, Георгий Тимофеевич.

– Ничего. Отпуск, значит. Всё равно кому-то надо отдыхать сейчас.

Валеев подсел к Нечаю, завёл умный разговор на политическую тему:

– Скажите вот, Георгий Тимофеевич, как у вас смотрят на обстановку в стране? Я отошёл сейчас от коллектива, но интересуюсь.

– То есть?

– Ну, вообще. Про Хрущева сколько анекдотов было, а про нового Ильича я пока не слышал. Уважают, значит, или как?

– Да, конечно, – подтвердил Нечай, но не очень уверенно. – Зарплата теперь выше стала. План выполнил – сорок процентов к окладу получи.

– За ту же самую работу? – уточнил Валеев.

– За ту самую.

– Хорошо!

Варя подбежала к Егору Кузьмичу:

– Дедуля, вас там какой-то дяденька спрашивает.

– Какой дяденька?

– Не знаю. Страшный!

Сбруев вышел за калитку. От клёна отделился Федька Воробьёв.

– Батя, – хриплый голос Федьки в парах перегара, глаза мутные, – дай бутылку – вот так надо! Взаймы! Верну через пару дней, сукой буду!

– Зайди, – предложил Сбруев, видя, как трясёт Федьку, – опохмелись.

– Не, как-нить в другой раз, там у тебя мент. Дай, Христа ради!

Егор Кузьмич принёс бутылку.

– А то б зашёл, – ему и в самом деле было жалко видеть, как мучается Федька.

– Спасибо, отец. Я – с корешем.

Только теперь Сбруев обратил внимание на ещё одну тоскливую фигуру, торчавшую у плетня возле переулка. Федька неуловимо быстрым движением спрятал поллитровку за пазухой и пошёл прочь.

– Дядя Егор! – Сбруев оглянулся. Татьяна из своего двора смотрела вслед вору. – Он что ходит здесь?

– Иди обедать. То ли ужинать.

– Боюсь я его, – она быстро перебежала к Егору Кузьмичу, – прямо жуть!

– Гм! – ответил Сбруев.

По его понятиям, не Таньке надо мужиков бояться, а им её. Её загорелые плечи, открытые сарафаном на обозрение солнцу и тому неизвестному, что вот-вот явится, как является садовник, когда яблочко налилось и вызрело и должно упасть, могли отнять разум у любого мужика, хоть у разбойника.

Спустя час она, как накануне, пошла, опустив очи долу, со двора. Александр через минуту последовал за ней, не очень-то заботясь о том, что заметят его уход. Перед крыльцом избушки он остановился в недоумении: на двери висел замок, Татьяны не было. Он огляделся. Во дворе пусто, спрятаться негде, разве только в сарай, который примыкал к избе. В это время он услышал сдавленный смех.

– Таня, ты где?

– Здесь, – она постучала с той стороны двери.

– Как ты там оказалась?

– Догадайся!

Посмотрел на окна: рамы глухие и даже занавески сегодня задёрнуты.

– Ку-ку, – Татьяна вышла из сарая. – Иди сюда. Осторожно.

Она провела его через сараюшку в тёмную клетушку кладовки, оттуда – в сени.

– И замок не мешает.

– А мама где? – чувствуя, как стеснилось дыхание, спросил Александр.

– Она сегодня дежурит.

– Разве она работает?

– Она работающая пенсионерка. Сторожит, склады на станции охраняет, – и рассмеялась, увидев, что лицо у него приняло глуповатое выражение.

Всё ещё не веря тому, что происходит, переступил порог в избу. Здесь не выдержал, подхватил её на руки, неистово целуя её шею, руки, шептал, задыхаясь:

– Милая, хорошая, я тебе…

– Тихо! – Таня ладошкой прикрыла ему рот. – Не надо обещаний, а то ничего не будет.

Совсем неожиданный гость – Лунёв Ким Сократович – чуть не испортил праздник. Он не стал заходить во двор, увидел игравших в палисаднике ребятишек, подозвал старшую, Варю:

– Пригласи Егора Кузьмича, пожалуйста. Потихоньку, поняла?

– Ладно, – Ким Сократович был внушительный мужчина, Варя послушно пошла исполнять приказание, выдав поручение Игорьку: – Смотри за Юлей и Аней!

Когда Сбруев вышел за калитку, Лунёв сидел на скамье, на коленях у него лежала рыжеватая картонная папка. Поздоровались.

– Присаживайся, Егор Кузьмич, – пригласил Лунёв, словно бы Сбруев пришёл к нему в кабинет на приём. – К нам в исполком поступило заявление, что вы занимаетесь незаконным промыслом, столярничаете на дому.

– Г-мы, – Егор Кузьмич не успел присесть, от неожиданности растерялся и не знал что сказать, стоял столбом.

– Если вы не отрицаете, то подпишите акт.

Слово «акт» так поразило Сбруева, что он подписал бы бумагу немедленно и безоговорочно, если б в этот момент на них рассерженной квочкой не налетела Светлана. Они с Лукерьей вернулись из города, нагруженные покупками, и Светлана ещё издали увидела у ворот мужчину с бумажками в руках и почуяла неладное.

– Это ещё что за фокусы? – насела она на исполкомовского работника. – Вызывают неграмотного старика за ворота, да ещё нетрезвого, и подсовывают какие-то документы подписывать! Дайте сюда! – она бросила картонную коробку и сумку на лавку и вырвала у Кима Сократовича папку с лежавшей на ней бумагой. – Ишь какие! Ты, папа, что думаешь? Подпишешь, а они тебе за это штраф преподнесут.