Уже переправившиеся на восточный берег разведбаты танковых дивизий, тем временем, попытались расширить плацдарм, устремившись вдоль основных дорог. Вскоре они наткнулись на следующий рубеж обороны, а потом подверглись налетам подвижных танковых групп, прижавших их обратно к берегу. Туда танки благоразумно соваться не стали, опасаясь сосредоточенной на западном берегу немецкой артиллерии. Все эти действия советских войск увенчались успехом только благодаря налаженной и многократно дублированной системе связи, на развертывание которой была затрачена значительная часть средств, выделенных на подготовку к обороне.

Вскоре после удара по немецким аэродромам до своих целей добралась и взлетевшая первой дальняя авиация. Бомбы посыпались на железнодорожные узлы, тыловые аэродромы и военные базы на территории оккупированной Польши, склады и порты, нефтяные месторождения в Румынии и многие другие цели. ПВО восточной части Рейха, и так сравнительно слабая, отразить неожиданный удар не смогла. Тем временем, с советских аэродромов пошла на взлет третья волна, состоявшая из штурмовиков, сопровождаемых истребителями, вновь подготовленными к вылету после утреннего боя. Разношерстная компания штурмовиков – а в их составе были и И-153, и И-15, и бронированные Том-2, и единственный боеготовый полк на Ил-2 – обрушились на не успевшие спокойно вздохнуть после ужасного артобстрела немецкие войска у переправ. Истребительного прикрытия наступающих войск Люфтваффе пока обеспечить не могли – своих проблем было выше крыши, и тем приходилось рассчитывать только на собственную немногочисленную зенитную артиллерию, эффективной работы от которой в таких условиях ждать не приходилось.

В шесть утра нарком Иностранных дел Молотов покинул Ставку, чтобы принять из рук немецкого посла Шуленбурга ноту об объявлении войны. Не полагаясь на это, советское руководство предусмотрело меры, призванные доказать, что Германия совершила неспровоцированную агрессию. Советское радио еще с половины пятого утра предавало на весь мир сообщения о нападении, быстро проявленные и доставленные самолетом в Москву фотографии с разбомбленных аэродромов уже передавались в редакции мировых газет. Американский военно-морской атташе, "случайно" приглашенный провести выходные на базе Черноморского Флота, охотно делился с журналистами своими впечатлениями о бомбежке Севастополя. Словом, пропагандистская машина работала без нареканий.

Вскоре и Сталин ушел в радиорубку бункера, чтобы обратиться с речью к советскому народу. Ее Андрей не слышал, предпочитая остаться в пункте управления. Тут было интересней. Возглавляемые Рычаговым ВВС делали все возможное, чтобы удержать инициативу в своих руках. Насыщенные мобилизованными из промышленности специалистами, аэродромные команды готовили самолеты к новым вылетам в невиданном прежде темпе. Бомбардировщики, вернувшиеся из атаки на аэродромы, уже через сорок минут были готовы к выполнению нового задания. Волны повторных налетов на аэродромы противника и сконцентрированные на границе немецкие войска следовали одна за одной.

Уже поздним утром немцы смогли, наконец, навести понтонные переправы в некоторых местах. Но это им не помогло. Еще давно, в беседе с начальником Инженерного управления РККА, Андрей упомянул, что понтонные переправы наводят обычно рядом с разрушенным мостом. Это естественно – ведь туда выходят дороги. Выводы были сделаны. Специально командированные на западную границу флотские водолазные команды скрытно заложили на дно на расстоянии нескольких десятков метров от мостов морские мины, снабженные дистанционными взрывателеми. Их и привели в действие продолжавшие сидеть в укрытиях наблюдатели. Мосты, наведенные в других местах, подверглись атаке с воздуха. Хотя часть немецких танков, снабженных шноркелями[13]и смогли форсировать пограничные реки, но без сопровождения не решились удаляться от берега, ограничившись расширением плацдармов.

Уже поздним вечером этого трудного дня в Ставке подводили предварительные итоги. Рычагов, сведя воедино все поступившие за день сообщения, доложил:

— В совокупности уничтожено полторы тысячи вражеских самолетов. Из них на земле – четыреста, зенитной артиллерией – сто пятьдесят.

"Ну, пожалуй, осетра после точных подсчетов придется урезать процентов на тридцать, но все равно очень неплохо – почти трети своей группировки Люфтваффе лишились!" — решил тоже ознакомившийся с сообщениями Андрей, но вслух ничего говорить не стал, чтобы не портить Рычагову праздник.

— Наши потери – около пятисот машин. Все – в воздухе, на земле – ни одной. Из всех потерь, четверть – небоевые, — честно признал генерал.

Сталин кивнул, но ничего не сказал. А что тут скажешь? Высокую аварийность в ВВС, несмотря на все принятые меры, побороть так и не удалось и Вождь об этом знал. Что можно сделать, если значительная часть пилотов только в этом году окончила укороченный курс? Вот и бились при посадке, не находили свой аэродром и плюхались в чистом поле и так далее. Тем более, в такой напряженной обстановке, как сегодня утром. Результат был предсказуем заранее и никого не удивил.

Потом следовали доклады о положении на фронтах. Только к вечеру противник смог сконцентрировать у переправ зенитные части и прикрыть их постоянно дежурящими звеньями истребителей, уцелевших в утренней мясорубке. После этого мосты были, наконец, наведены и на восточный берег непрерывным потоком переправлялись ударные части Вермахта. Но уже стемнело, так что начало блицкрига задержалось, по сути, на сутки. А ночью им спокойно спать не дадут три десятка полков ночных бомбардировщиков По-4 – специальной версии учебного самолета У-2, оснащенного оборудованием для ночных полетов и вооружением.

На участках сухопутной границы, не проходящих через реки, ситуация была хуже, но не намного. Заминированные дороги, неожиданные засады и активные действия советской авиации не позволили противнику продвинуться больше, чем на пять-десять километров.

Закончился последний доклад и в помещении наступила неожиданная тишина. Сталин сидел, опустив глаза и вертя в руках трубку. Никто не решался нарушить его раздумья. Наконец он встал:

— Отдыхайте, товарищи. Завтра тоже будет напряженный день.

Андрей решился пошутить:

— Товарищ Тимошенко! — обратился он к наркому обороны. — А как же наркомовские сто грамм?

Тимошенко, приказом которого еще в финскую фронтовым частям выдавали порцию водки, покосившись на Вождя, отшутился:

— Так мы же не на фронте!

Но начинание Андрея неожиданно поддержал Сталин, понимавший, что в конце такого напряженного дня людям необходима разрядка:

— Все тут собравшиеся много сделали для фронта. Так что нас можно приравнять к фронтовикам!

Тут же появилась водка. Вождь произнес короткий, но единственно уместный сейчас тост:

— За победу! — и поставив на стол пустой стакан, добавил:

— А теперь всем, кроме дежурных – спать!

— Ну, здравствуй, фронт! — Андрей аккуратно зарулил свой лобастый истребитель на замаскированную стоянку фронтового аэродрома, рядом с такими же машинами располагавшегося здесь Первого истребительного авиаполка Резерва Главного Командования. На первый взгляд – с такими же. Полк РГК, укомплектованный летчиками-испытателями – давними знакомцами Воронова, имел на вооружении первую партию серийных И-185, получивших наименование По-7 и проходивших тут заодно войсковые испытания. Самолет же Андрея от них серьезно отличался. Эта машина представляла собой, по сути, до предела затюнингованный вариант По-7, ведущим конструктором которого, по договоренности с Поликарповым, был сам Воронов. Самолет собирался не на заводе, а силами Экспериментальной базы ОКБ Поликарпова, имевшей высококлассных специалистов и оборудование. То же касалось и двигателя – М-82ФН с инжекторной системой впрыска топлива, в отличие от обычных По-7, на которых стоял серийный М-82. Экспериментальная система впрыска, повышавшая мощность двигателя на сто пятьдесят лошадиных сил, как и сам двигатель, были изготовлены в единичных экземплярах и вылизаны вручную до полного совершенства квалифицированными механиками ОКБ Швецова. Сама конструкция самолета претерпела значительные изменения. Он был полностью цельнометаллический, из дорогих дюралюминиевых сплавов и высококачественных сталей там, где это требовалось. Достигнутая этим экономия веса и повышенная мощность двигателя позволили вооружить машину тремя мощными авиапушками и усилить бронирование. Вместо одного лобового бронестекла, как на серийных По-7, добавили еще и боковые. Бронеспинка кресла пилота из композитной брони выдерживала попадание 20-мм снаряда, локальной защитой были прикрыты и наиболее уязвимые узлы двигателя.