— Это заметно… — вытирая слёзы, заметил Мальцев. — Ну, отхохмили, мужики. Ну, молодцы. Давно так не смеялся… Трали-вали… Совсем проснулся.

— Ага, полный мажор!

— А чего Трушкина или меня с собой не взяли? — продолжая веселиться, спросил покрасневший от смеха Завьялов, валторнист. — Мы б там тоже выступили…

Веселились все. Кроме двоих: Тимофеева и Чепикова. Первый еле сдерживался, чтобы не взорваться от злости, а Лёха Чепиков заметно закипал, приближаясь к такому же состоянию, смотрел сурово.

— Всё, хватит трепаться… — оборвал он. — Лучше скажите, кто знает, по какому поводу эта тревога… Или это розыгрыш, а? Если хохма, сразу предупреждаю, любому шею намылю, не посмотрю, срочник или прапорщик… Я серьёзно! В кои-то веки один с женой дома, понимаешь, на ночь остался… Ёпт… Одну только палку — на скоряк! — и успел бросить, и… Ну! — оглядел красные ещё, гаснущие в улыбках лица, обрушился на опоздавшую троицу. — Что это за цирк с кальсонами и тревогой… Полк спит, ни офицеров, ни машин… Окна в казармах тёмные… Что такое? Кто это придумал? Да оденьтесь вы, Гераклы… Светите тут… чреслами…

«Гераклы» действительно уже одевались. Вынимали из стеллажа, снимали с плечиков свою парадную форму, другой — «дежурной» — не было, надевали на исподнее, натягивали сапоги, преображались.

— И я бы тоже хотел знать, — угрюмо и с угрозой, заметил и Тимофеев. — Мы с Сашкой в первую очередь хотим это знать, как пострадавшие: кто нас в санчасть так подло сдал? Кто?

— В какую санчасть? — не отойдя ещё от смеха, переспросил Завьялов.

Удивился и Чепиков. Теперь лица собравшихся музыкантов отображали удивление, изумление, больше недоверие.

— Вас? В санчасть? В нашу? Как это? За что?

— Да, в санчасть! А где же мы по вашему были всё это время? — заметно зверея, обиженно возмутился Тимофеев, почти рычал. — В санчасти!!

— Да, — застёгивая брюки, поддакнул и Кобзев. — Как идиотов нас средь белого дня в штабе схватили, связали… И на носилки… Переодели. Анализы… И даже полковника Ульяшова тоже. Представляете?

— И воспиталку?! — не веря, ахнул Валентин Завьялов, валторнист, обомлели и остальные.

— Полковника?! А его-то за что?

Музыканты разинув рты, смотрели во все глаза. Не ожидали!

— Не может быть!..

— Точно! Как пять копеек! — заверил Тимофеев. — Так храпит ещё, гад, словно ефрейтор!

— Медики во все дырки за анализами слазили… Представляете! Это ж какая подлянка! В-во! — пожаловался Кобзев, показывая следы от уколов на руках. Музыканты по другому уже, с ног до головы, оглядывали оскорблённых товарищей… Не знали как и реагировать… Хохмой похоже не пахло, она и рядом не лежала. Скорее уж драма. Ну дела!

— Кальсоны можете не снимать, — предупредил Завьялов. — Мы вам верим!

— Так это правда, что ли? — все повернулись к Трушкину, он с ними пришёл. — Они серьёзно?

— Конечно серьёзно! — голосом адвоката, не свидетеля, ответил Лёва. — Только что с третьего этажа чуваки прыгали…

— Без парашютов? — вновь изумился Завьялов. — И ты тоже?

— Какие парашюты!.. — передразнил Трушкин. — Я ловил… Короче, — Лёва перешёл на строгий и требовательный прокурорский тон. — Этого так оставлять нельзя. Лучше добровольно признавайтесь, мужики, кто на такую подлянку у нас способен? Такого не должно быть в оркестре… По десять банок от каждого, наглецу, по жопе врежем — я первый! — без суда и следствия… чтоб не повадно было. Чтоб навсегда забыл, гад, охоту так подло над своими хохмить… Признавайтесь… Мы всё равно узнаем… Узнаем, я говорю! Ну!.. Кто ребят подставил?.. Хуже потом будет!

С вытянувшимися лицами, музыканты озадаченно переглядывались.

— Так, тревога значит, именно по этому поводу была, да? — уточнил изумлённый, как и остальные, Генка Мальцев, тромбонист. — Суд Линча?! Ну, вы даёте, мужики!

— Нет, — сурово парировал Кобзев. — Это вторым отделением пойдёт. После «награждения». Я предлагаю пройти по порядку, восстановить картину событий… Так быстрее вычислить крота. — Насупился, припоминая. — Значит, мы из курилки прямиком в штаб с Тимохой пошли, — принялся вспоминать. — В кабинет к полковнику Ульяшову… Он там был.

— Ни с кем по дороге не разговаривали… — мрачно продолжил Тимофеев.

Логику расследования подхватил и Лёва Трушкин. Он третьим в этой цепочке был.

— А перед этим они разговаривали со мной, в курилке… Вернее, мы там с Сашкой вначале стояли, разговаривали, куда бежать, кому звонить… А потом пришёл Тимоха, Сашка ещё полсигареты не искурил, и они сразу же с Кобзевым ушли в штаб… Я ещё пару минут постоял там… это… с… И всё!

— С… — насторожился вдруг Чепиков.

Трушкин, «не отрывая носа от взятого следа», не слышит вопрос, продолжает вспоминать.

— Ага, а перед этим, мы в оркестре все вместе были, и… Всё, вроде! Всё! — Трушкин развёл руками, лента памяти закончилась.

— С-с-с… — нажимая, прицепился почему-то к вылетевшему предлогу Чепиков. — С-с-с… — растягивая губы, демонстративно при этом артикулируя, повторил он, в упор глядя на Трушкина. — С кем ты постоял там, говоришь? В курилке… сс-с-с… Ну?

— Да с кем там… — за Трушкина ответил Кобзев, небрежно махнул рукой. — Там срочники одни и были… Не наши! Значит, это… — вновь Санька сосредоточился. — Идём дальше… Ты нас проводил, Лёва, и куда потом пошёл, говоришь?

— Куда-куда… — терялся в воспоминаниях Лёва. — Я там… этого… коновала из санчасти походу, кажется, послал… «Куда-они-куда?»… Привязался как банный лист… Спрашивал куда вы пошли… Я говорю, в штаб, вот куда… На кудыкину гору, в смысле. Он говорит, могу укольчики прописать… Я ему — себе пропиши…

— Подожди, Лёва, армянская твоя душа, затемнил всё. Скажи, а с какой это стати он про уколы в курилке у вас вспомнил… — оживился Мальцев. — Цвет лица, что ли, ему ваш бледным показался, а?

Вопрос прозвучал «однако» интересный, многие это отметили.

— Не знаю… — Трушкин вытянул губы, и небрежно отмахнулся от пустякового вопроса, повернулся к Кобзеву, заговорил с жаром. — Ты мне сказал: «Передай дирижёру, что мы в санчасть на минутку»… Так было? Так?

— Да, правильно, чтоб не беспокоился… — за Кобзева ответил взъерошенный Тимофеев. Он уже понимал, чувствовал, что вот-вот узнает виновника всех своих сегодняшних проблем, уже торопился.

— С температурой, мол… Правильно? — наступая, уточнял Трушкин.

— Ну-ну!.. — подталкивал расследование в верном уже, кажется, направлении настырный Чепиков. Он один из не многих в оркестре почитывал разных там марининых, дашковых, и прочих детективистов, кое-что понимал в, так сказать, расследованиях. — Правильно! — Профессионально отвлекая внимание, похвалили он, и задал тонкий и неожиданный для подследственного, а по сути уже и обвиняемого вопрос. — А медбрат-то с чего про уколы вспомнил? С чего? Вспоминай. Колись!