— Интересно. И тому есть какие-то доказательства? — спросил профессор Гогиадзе подозрительно.

— Я это своими ушами слышал и видел своими глазами. И моя коллега из Пресс-службы капитан Петровская тоже.

Катя закивала с дальнего конца совещательного стола.

— Но это же все произошло в производственном цеху. Там ведь так шумно. Вам могло показаться. Девушка решила пошутить, изменила голос на детский. А вы неправильно все интерпретировали.

— Да не шутила она с нами. Она сама изменилась — опять же не знаю как, но все в ней стало другим. Мимика, жесты, походка, как она вела себя с нами, ее голос! И слышал и видел ребенка.

Профессор психиатрии благожелательно кивал, с интересом (весьма профессиональным интересом, надо сказать!) наблюдая за начинавшим горячиться полковником Гущиным.

— Так, так, все правильно. Вторая личность абсолютно не похожа на первую. Считается, что в момент расщепления и после «переключения» активная, в данный момент, личность не может вспомнить, что происходило, пока была активна вторая личность. Хотя это весьма спорно и никем не доказано. Фактор памяти… это и проверить-то невозможно.

— Вы сейчас сами убедитесь, — сказал полковник Гущин, который не очень понял сказанное. — У нас есть запись на диктофоне. Екатерина, продемонстрируй Давиду Георгиевичу.

— Запись? Документальное подтверждение? Это интересно! — профессор оживился. Золотые очки блеснули в сторону совсем сникшей Кати.

— Федор Матвеевич, а я не записала.

— Как это не записала? У тебя с собой твой диктофон постоянно, ты вечно все записываешь.

— Я не успела тогда включить. Все произошло так неожиданно. Когда эта Ласточка появилась вдруг… я так испугалась, — Катя говорила чистую правду, — Федор Матвеевич, я в тот момент обо всем забыла. Про диктофон тоже.

Полковник Гущин только крякнул с великой досады.

Профессор же совсем повеселел, словно услышал что-то весьма приятное.

— А, значит, нет документального подтверждения! Ну что ж, дорогие мои коллеги, вынужден заявить вам, что…

— Вы сейчас сами убедитесь, — горячо возразил Гущин, — эта девушка, Мальвина Масляненко — она тут с матерью по нашей просьбе. Они в соседнем кабинете, я их специально вызвал. Поговорите с ней сами. Вы сами все увидите. Эту Ласточку.

— Как же я ее увижу, уважаемый Федор Матвеевич?

— Но вы же умеете, разные там приемы — гипноз, внушение, о вас такая слава по всему институту, профессор. Вы загипнотизируйте ее! Как в фильмах показывают — такой диск блестящий на цепочке крутится, и вы применяете гипноз: спи, усни! — Гущин загудел, изображая.

— И часто вы смотрите подобные фильмы, коллега? — уже с неприкрытым профессиональным интересом осведомился Гогиадзе. — И что, это помогает вам в вашей работе?

Катя не поняла: профессор в свои восемьдесят лет издевается или у него такой вот метод, специальный прием для общения с собеседником.

Полковник Гущин встал и вышел из кабинета позвать Мальвину и Веру Сергеевну, которые приехали ровно к четырем часам и ждали в приемной.

— Никогда не использовал никаких блестящих дисков. Блестит — это сорока летит, — усмехнулся профессор. — Сорока-воровка. А все должно быть вот тут, — он постучал высохшим пальцем по своему лысому черепу и стал еще больше похож на мумию.

Вошли Мальвина, Вера Сергеевна и Гущин. Катя смотрела на Мальвину — вроде все как обычно. И одета она обычно — в белые летние джинсы и синий топ в горошек. Ее мать — вот она, кажется, волнуется гораздо сильнее.

Интересно, а где Феликс? Он в курсе, что сестру его вызвали в ГУВД?

— Вот, доктор, профессор, о котором я вам говорил, Мальвина, — сказал Гущин.

— Здравствуйте. Только я никак в толк не возьму, для чего мне доктор?

— Это по поводу твоей головной боли. Ты вчера жаловалась, — сказала Вера Сергеевна.

— И для этого надо приезжать в полицию? — спросила Мальвина с раздражением, с недоумением, с вызовом. — Слушайте, я взрослый образованный человек. Что это за комедия, что происходит?

— Девушка милая… ах, какая вы красавица, и мама у вас какая красивая, — восьмидесятилетний профессор Гогиадзе так и расцвел, заулыбался, демонстрируя великолепные вставные зубы. — Уж простите меня, старика великодушно. Это я заинтересовался вашим недомоганием. Попросил полковника о встрече с вами. Уж не откажите в любезности старику.

— Да я совсем не против, только я не понимаю…

— Давайте присядем вот тут на диван, — Гогиадзе указал на кожаный диван и кресла в углу просторного кабинета Гущина. — Здесь гораздо удобнее. Меня зовут Давид Георгиевич, а вас Мальвина? Какое прелестное имя!

— Глупое, но существую с ним, — Мальвина села на диван, профессор встал и заковылял к ней.

Гущин усадил Веру Сергеевну в кресло. Сам остался стоять.

— Сядьте, не маячьте, — приказал ему Гогиадзе. — Мальвина, а кто такая Ласточка?

— Я не знаю. Птица?

— Птица, конечно, я так и думал. Вы знаете, что такое гипноз?

— Знаю. По телевизору видела. Но я в это не верю.

— Считаете, что вы не подвержены внушению и гипнозу?

— Не знаю, я как-то об этом совсем не думала. Это все чушь.

— Гипноз иногда хорошо помогает от головных болей, гораздо лучше таблеток. Вы принимаете какие-то лекарства?

— Нет, ненавижу таблетки.

— И не принимайте никогда, — торжественно заявил Гогиадзе. — Мне восемьдесят два, а я даже вкус аспирина не знаю и чувствую себя великолепно. Так вы не против попробовать сеанс гипноза?

— Здесь? — опешила Мальвина. — В полиции?!

Катя поняла: с ней так нельзя, она права — она взрослый образованный человек, преподаватель. Надо объяснить.

— Мальвина, дело в том, что вчера вам стало плохо в кондитерском цеху. Не припадок, нет, не пугайтесь, но вы словно в обморок провалились, — сказала она быстро, чтобы Гущин не успел заткнуть ей рот. — И вы кое-что нам рассказали в этот момент беспамятства.

— Я? Что я рассказала?

— О ком-то, кто может быть убийцей. Мы расследуем убийства. Помогите нам, пожалуйста!

— Но я не знаю ничего ни о каких убийцах. Вы же сами Родиошу в психушку запрятали, обвинили, что это он убивал, — Мальвина оглянулась на мать. — При чем тут я?

— Я вас очень прошу, помогите нам, — повторила Катя.

— Ну хорошо, хорошо… Если для этого надо меня загипнотизировать, — Мальвина усмехнулась. — А что, гипноз похож на смерть? Это вообще как — противно или приятно? Что я буду чувствовать?

— А вы нам потом расскажете, — сказал профессор Гогиадзе.

— Хорошо, гипнотизируйте, это даже интересно, — Мальвина откинулась на спинку дивана, сложила руки на груди. — Из Элизия выводит потаенною тропой… И счастливец отпирает осторожною рукой дверь, откуда вылетает сновидений ложный рой.