Я узнавала строения, о которых он мне рассказывал, воссоздавая их историю во всех деталях. Мне даже стало страшно: а вдруг, проходя по улице Ля Брийер, я столкнусь лицом к лицу с Марселиной, прогуливающейся под ручку со своим любовником. Глупая мысль! Под балконом у дома на углу улицы Нотр-Дам-де-Лорет и улицы Ларошфуко барельеф медальона с головой Бахуса показывал мне язык. Вот, хоть один понимает всю комичность ситуации, подумала я. В какой-то момент вместо веселого бога виноделия мне почудилось дьявольски лукавое лицо Луи, который хитро подмигивал мне. Кошмар! Он повсюду следит за мной!

Почему же этот человек выбрал себе неблагодарную роль шпиона и извращенного подстрекателя? Чем Дэвид его обидел? Я ни минуты не сомневалась, что Дэвид сам не мог его спровоцировать и заставить до такой степени озлобиться на меня, невольно ставшую предметом спора в результате их постоянного соперничества. Если бы Луи согласился усмирить свои страсти, памятуя о тех нескольких чудесных мгновениях нашей прогулки, когда ему было весело, подчас забавно, когда, движимый единственным желанием поведать мне то, что известно только ему, он без устали удовлетворял мое любопытство в галантной и изысканной манере. Могли бы мы в память о тех минутах предположить, что станем, он и я… ну, не знаю, друзьями, что ли? Вместо того чтобы быть причиной постоянного раздора между братьями, я могла бы стать посредником между ними и примирить их.

– Добрый вечер, Эль. Не ожидал, что вы так быстро доберетесь, но я этому рад, разумеется.

Прикованный к своей конторке месье Жак, услужливый и обходительный, приветствовал меня как всегда, поклонившись с достоинством, как делают японцы по любому поводу, он был мастер на подобные реверансы. Когда я приблизилась к нему, в ноздри бросился интенсивный запах одеколона с бергамотом.

– Спасибо, – я постаралась свести к минимуму церемонии. – Скажите мне…

Я перебрала в памяти все, что могло иметь отношение к роли, которую месье Жак играет в постановках Луи. По сути, это же – его отель. Электронные ключи от номеров не могут пропадать и болтаться где угодно, так, чтобы он не был поставлен в известность. Месье Жак снабжал ими старшего Барле, закрывая глаза на все остальное, или он был его соучастником? По образу и подобию своего бритого черепа портье оставался таким же ровным, гладким и непроницаемым.

– Похоже, что…

– Есть ли какой-нибудь знак или намек в этот раз?

– Нет. Вот, только это…

Я положила продолговатый предмет в его протянутую худую руку с длинными, паукообразными пальцами, такую тонкую, что страшно было смотреть. Он поднес блестящую стальную коробочку к близоруким, слегка навыкате глазам.

– Мария… – поразмыслив минуту, улыбнулся Жак.

– Мария?

– Мария Бонапарт.

– Дочка… Наполеона III? – рискнула я предположить.

Мне показалось, я заметила вспыхнувший на мгновение блеск в глазах Жака, словно бы замешательство или желание скрыть неловкость, что никак не вязалось с его обычно неподвижно-непроницаемым взглядом, к которому я привыкла.

– Внучатая племянница Наполеона I, – тактично поправил он.

– Хорошо, пусть так. Верю вам на слово. Но при чем здесь яйцо?

Он поднял вверх то, что у других называется бровями, и широко открыл свои безумно голубые глаза.

– Хм… Разве вы ничего не слышали о ее взаимоотношениях с семьей Фрейда?

– Нет, – честно призналась я.

– Мария Бонапарт часто появлялась в салонах, а также вращалась в интеллектуальной среде в конце XIX века. Она была видной светской дамой, и благодаря этому у нее завязались дружеские связи со многими знаменитостями тех лет, среди которых – светило психологии, француз Гюстав ле Бон.

– Никогда о таком не слышала…

– Тем не менее в те времена о нем много говорили. Его труд о психологии толпы тогда был своего рода бестселлером. Именно ле Бон посоветовал Марии почитать «Введение в психоанализ» Фрейда.

Остальное легко проистекало из вышесказанного как само собой разумеющееся, и я уже догадалась, куда познавательное пустословие Жака могло бы меня привести.

– И ей удалось познакомиться с самим Фрейдом.

– Все гораздо интереснее: Мария стала посещать его сеансы, и он занимался с ней психоанализом почти пятнадцать лет подряд.

– Потрясающе! Но при чем тут яйцо?

– Ну, как вам сказать. У Марии Бонапарт были некие причуды. Я имею в виду сексуальные фантазии.

– Да ну?

– Она была неспособна почувствовать настоящее удовольствие. И по причине, о которой еще и сегодня ничего доподлинно не известно, внушила себе, что женская фригидность происходит не из-за перенесенной и часто не осознанной психологической травмы, а в результате особенностей анатомического строения.

Он сделал ударение на последних словах, словно боялся, что я сделаю из этого бог знает какое неправильное умозаключение.

– В результате анатомического строения? Как это понять?

– Мария на полном серьезе утверждала, что клитор располагается слишком далеко от влагалища и потому не участвует в исполнении своей единственной функции – оргазме. Она даже написала несколько статей на эту тему.

– Ну и что? Она надеялась решить проблему с помощью этого?

Я кивнула на продолговатый вытянутый предмет, который Жак держал в руках, ради чего ему пришлось отложить в сторону свою вечную перьевую ручку с золотым ободочком, покрытую красным китайским лаком.

– Нет, не совсем так. Сначала она решила, что надо переделать то, что природа устроила столь несовершенно. Мария сама трижды подвергла себя хирургическим операциям, чтобы перенести этот маленький орган, расположенный, по ее мнению, не там, где надо, поближе к копулятивному отверстию.

Я не удержалась и вскрикнула:

– Как? Она что, с ума сошла?

– Да, возможно. Потом она перенесла надежду на психоанализ, в то время еще недостаточно глубоко разработанный. Но даже сам Фрейд, несмотря на годы, проведенные ею на кушетке в его кабинете, не смог убедить свою пациентку отказаться от этих мыслей. Что же касается данной штучки…

Глядя на яйцо восторженным взглядом, Жак поставил его перед собой, тупым концом на поверхность стойки, придерживая пальцами хрупкий трофей.

– …то она всего лишь один экземпляр из коллекции интимных игрушек, которые Мария использовала для того, чтобы стимуляцией изнутри добиться того, что ей не могла дать внешняя стимуляция. Она настолько была убеждена в том, что они в конце концов помогут ей «выбить клин» – вы, надеюсь, простите мне это выражение, – что стала яро пропагандировать первые появившиеся в те годы электрические вибромассажеры. Вот так, с вашего позволения… Скажем, своего рода предметы эротического культа.

– Невероятно.

– Но вы не думайте, какой бы эксцентричной вам ни представилась эта женщина, ну, в определенных вопросах, в целом ничего плохого о ней не скажешь! Во время войны, а к тому времени Мария была уже немолода, ей удалось помочь многим интеллигентам еврейской национальности покинуть Австрию и Германию. И Фрейд, кстати, оказался в их числе.