– Но при этом не было задано ни одного встречного вопроса. Они просто записали его показания и все.

– Это не он, – сказал ГГ.

– Я этого и не утверждаю, но разве это не должно было спровоцировать сотрудников полиции на новые вопросы? Ведь в тот момент они не знали, что он был судим за преступление сексуального характера, а его семья была единственной, кто подтвердил его алиби. В расследовании есть большие упущения.

– Трюггве Нюдален невиновен. Он не убивал Свена Хагстрёма.

– Что?

– Найденный в лесу комбинезон принадлежит не Нюдалену. Два часа назад пришли результаты экспертизы. И тех резиновых перчаток он тоже не надевал. Крови Свена Хагстрёма хватает, но нет ни единой молекулы, которая может привести нас к Трюггве Нюдалену. Напротив, комбинезон сплошь усеян другими отпечатками пальцев и следами ДНК, равно как и резиновые перчатки…

– Чьими?

– В нашей картотеке их нет.

Эйра опустилась в одно из кресел в углу кабинета. На небе за окном собирались тучи. Дождь. Может, наконец-то прольется хоть немного дождя.

Она выкинула из головы прошлое расследование и сосредоточилась на нынешнем.

Убийство Свена Хагстрёма. Которое казалось понятным как божий день. С таким-то мотивом. Человек, скрывающий свою личность, чья жизнь могла покатиться под откос, если бы люди узнали, кто он. Участник группового изнасилования в прошлом.

Нож, идентичный второму ножу.

– А его супруга есть в нашей картотеке? – спросила она.

– Пока нет, – отозвался ГГ.

– Один нож принадлежит ей.

– Я знаю.

Эйра подумала о той силе и в то же время уступчивости, что крылась в Мейан Нюдален, ее желании управлять и сглаживать вину в поисках оправданий. Она подумала о браке, о том, как же сильно все в нем повязаны – прямо маленькая крепость, держащая оборону против остального мира.

А еще она подумала о стыде. Жена насильника, которая все знала, но молчала.

– Мейан тоже есть что терять. Она оберегала эту тайну столь же рьяно, как и он.

– Я тоже так подумал, – согласился ГГ. – Мы уже направили к ним машину.

Эйре больше нечего было сказать. Она уже собиралась уйти, когда он окликнул ее.

– Не забудь это, – и ГГ протянул ей папку, но, прежде чем отдать, слегка придержал ее.

– Ты чувствуешь себя виноватой? – спросил он.

– В чем?

– В том, что случилось с Улофом Хагстрёмом. Небось спрашиваешь себя, сумели бы мы предотвратить случившееся? И нужно ли было предупредить его? Мы ведь знали о травле в соцсети, ты сама мне об этом рассказывала.

Эйра посмотрела на документы в своей руке.

– Мы были заняты расследованием убийства, – глухо проговорила она.

– Имей в виду, если мы что-то и упустили, то все это лежит на моей совести.

– Хорошо.

Мейан вымыла все окна в доме, несмотря на то что делала это меньше месяца назад. Вечно на них следы от мух или прилипшая пыльца, разносимая ветром.

Пыль, естественно, она тоже вытерла и пол отскребла. Особенно тщательно в кухне и гостиной, равно как и в спальне, которую она уже тридцать лет как делила со своим мужем.

Храп Трюггве, который иногда не давал ей заснуть. Светлые прозрачные ночи весной и глухая темень осенних вечеров, бледный ночной свет зимы, когда свет луны серебрится на снегу.

Все эти ночи.

Часы, из которых они состояли.

Она выстирала постельное белье и самостоятельно, как следует, расправила и сложила высохшие простыни, прищемив второй конец ящиком комода. Ведь Трюггве не мог ей сейчас помочь, как он это обычно делал, когда они вместе натягивали и складывали простынь посередине, а потом двигались навстречу друг другу, одновременно продолжая складывать, так что когда они встречались, простыня была сложена как подарочная упаковка, чему Мейан научилась у своей бабушки, у которой ей иногда приходилось жить, когда дома становилось совсем уж невыносимо.

Она знала – то, что начинается как небольшая грязь по углам, в конце концов заканчивается разладом в семье.

Клок пыли, пятно, неубранная постель или слишком небрежно заправленная, когда просто кидаешь одеяло на кровать и все, как это делал Патрик в юности.

Как это мог делать Трюггве, когда они начали встречаться. Мейан помнила его комнату в Норвегии, где они впервые переспали друг с другом – сваленная как попало одежда на полу и грязная посуда, которую она не могла просто так оставить.

Трюггве довольно плохо представлял себе, что происходит в головах у других людей. Он ничего не знал о зависти и о том, что бывает, когда какой-нибудь мелочный старикашка положит глаз на хорошую дичь.

Порой Мейан спрашивала себя, а знал ли Трюггве вообще своего собственного сына?

Рассказать о таком Патрику… Он что, совсем разума лишился?

Их сын, их красавец, в котором, как оказалось, скрывается столько злобы.

– Я ненавижу этого подонка! – проорал он на весь двор, прежде чем сесть в машину и укатить.

– Ты говоришь о своем родном отце, – прорычала Мейан в ответ.

– Ты знала! Ты все знала! Как ты могла с ним спать в одной постели? Как ты могла…

Его слова глубоко ранили ее.

Ей хотелось потрепать Патрика по голове и сказать ему: «Сынок, ты даже не представляешь, каким шикарным был твой отец в молодости». Объяснить: кто еще оставался бы с ней столько лет, был рядом, пока она ждала детей, когда родился ты? Да что ты вообще знаешь об одиночестве, когда рядом совсем никого нет?

Быть может, теперь у нее осталось всего несколько часов или даже день? Мейан примерно представляла, сколько времени требуется для проведения подобной экспертизы. Ведь она, как и все, читала детективы и смотрела сериалы по телевизору. И свой поступок она тоже спланировала, как в детективах.

Она разложила тефтельки по пакетикам. Положила в морозилку контейнер с лазаньей. Суп из брокколи, колбаса и картофельное пюре, венский шницель с соусом и зеленым горошком вместе с отварным картофелем в равных порциях. После заморозки картошка станет сухой и мучнистой, но Трюггве, когда он вернется домой, все равно понравится, что пища уже готова к употреблению. Мейан подписала содержимое каждого пластикового контейнера и пакета. На пару недель ему должно хватить. Только нужно будет периодически заезжать в супермаркет «Ика Розен» в Нюланде за свежими продуктами.

А там, глядишь, и дочка приедет.

Дочь Йенни, которая много лет прожила в Австралии, почти ничего не давая о себе знать. Теперь там негде стало жить, вон какие в лесах бушевали пожары, и теперь, когда ее отец остался совсем один, быть может, пришло время вернуться домой?

Ты услышишь неприятные вещи обо мне и